Викентий Иванович сидел в землянке, просматривал месячную подшивку газет — готовился к политинформации о текущем моменте. События никак не поддавались анализу, из фактов трудно было делать выводы, и он, кажется, впервые почувствовал, какое трудное время настало для откровенного разговора с солдатами. Все неясно, как будто в тумане. Отшумел Парад Победы. Опубликован закон о демобилизации старших возрастов из действующей армии. Миром и непривычным покоем повеяло с газетных страниц: писали о сенокосах и освоении севооборотов в колхозах, о спортивном празднике и театральных премьерах. И лишь в конце упоминалось о войне на Тихом океане. А что дальше? К чему призывать солдат? За что ратовать?
На землянку навалилась духота: даже в сетчатой майке жарко. Через открытую дверь доносились отрывистые команды, голоса старшин. Роты медленно собирались на занятия — совсем не так, как раньше. Русанов понимал: наступила разрядка. Солдат потянуло домой.
Бесшумно, как всегда, вошел Посохин с ведром для мусора, и стало вроде еще жарче.
— Разрешите уборочку произвести? — подал он голос.
Викентий Иванович согласно кивнул, дав понять одновременно, что занят. Но не таков Поликарп Посохин, чтобы с замполитом не поговорить о важных делах.
— Что там пишут? Ко дворам-то скоро ли? — спросил он, подметая пол. — Али обратно неизвестно?
— Из действующей армии увольняют.
— Понятно... А бездействующим сколько еще сидеть? Али, может, и мы действующие будем?
— Кто знает...
— Самурай-то, говорят, совсем помягчел — вежливый стал. Фиалка, водовоз, намедни машиниста на разъезде повстречал — из Отпора тот ехал. Вытянулись, говорит, самураи на той стороне и ему, машинисту нашему, честь отдают по всей форме. А один крикнул: «Как живешь, Иван? Как здоровье?»
— Состоянием здоровья, значит, интересуются? Хорошо!
— Да, в сорок первом не интересовались.
Поликарп накрыл ведро дощечкой, присел на него, стал набивать трубку.
— Сегодня будто на разъезд пришли платформы, — продолжал рассказывать он солдатские новости. — На брезенте надпись: «Уборочная». Сняли солдаты брезент, а под ним натуральные «катюши». И привез их генерал — дважды Герой Советского Союза. Подошел генерал к водокачке и лично попил из Фиалкиного ведра. — Поликарп высек кресалом искру, раскурил трубку, добавил: — Про генерала-то, может, и набрехал Фиалка, есть у него такая слабинка, а насчет «катюш», должно быть, правда. Как вы думаете, к чему бы это?
Стук в дверной косяк избавил замполита от ответа на столь трудный вопрос. В землянку торопливо вошел помощник дежурного по части Баторов, смуглый, скуластый сержант из взвода Иволгина, и доложил, что звонил из госпиталя комбат, велел приехать для важного разговора.