Мурашкин осторожно тронул кружевной край атласного одеяла и снова посмотрел на красивую маму, не зная, что делать дальше.
— Что же ты не даришь маме цветы? — подтолкнул его отец.
И Мурашкин протянул маме душистые гиацинты, приготовленные отцом вчера. Мама поцеловала его и сказала, как взрослому:
— Спасибо, дорогой!
Отец осторожно забрал у неё малыша, и они пошли к дожидавшейся на улице машине.
— Копия ты, — говорила мама отцу. — Мне его как принесли, я даже расстроилась: ничего моего.
— Глаза твои и нос, — успокоил отец. — И нижняя губа. Витька.
— Антон, — возразила мама.
— Ладно, там посмотрим, — сказал отец.
Увидев их, шофёр вышел из такси и распахнул дверцу.
— С пополнением вас! Парень?
— Сын, — сказал отец.
— Брат, — сказал Мурашкин.
И мама обернулась к нему:
— Сынок, Вовочка, совсем я про тебя забыла! Как он без меня, Серёжа?
— Нормально, — сказал отец. — Он теперь мужчина. Старший брат.
Ехали долго и почему-то молчали. Мурашкина поездили на переднее сиденье. Оборачиваясь, он видел, что и мама, и отец смотрят всё время на зажмуренное лицо брата и улыбаются. Ну на что там смотреть? Что он понимает? Да разве он настоящий сын? Почему у него лицо-то сердитое? Подумаешь! У самого даже имени-то нет!
Мурашкин смотрел вперед. По сторонам медленно текли узкие улицы, и частые светофоры задерживали такси. Скорей бы домой…
— Хорошо, что он весной родился, — сказала мама. — Тепло будет скоро.
— Да, — согласился отец. — Чуть подрастёт, а там и осень, фрукты…
— Бананы и зимой продают, — сказал Мурашкин, вспомнив обещание Одинокова. Но никто не обратил на него внимания.
Вдруг он нащупал в кармане лоскуток бумаги. И вынул счастливый билет, оторванный вчера в трамвае. Слева три тройки, а справа ноль, четвёрка и пятёрка. Значит, в общем — две девятки. И он обернулся к родителям:
— Мама! Смотри, что у меня есть!
— Что это?
— Счастливый билет! Две девятки. Вот, сосчитай сама!
— Глупенький! Разве в этом счастье? Да ты ещё совсем малыш у меня! — Мама потянулась к старшему сыну и поцеловала его в лоб.
— Тоже мне — старший брат! — проворчал отец. — Человек родился — вот это счастье!
— Мал он ещё, — дружелюбно сказал шофёр. — А вот другой так и век проживёт, а в чём счастье — не разберётся…
Как только брат появился в комнате, всё привычное сместилось. Вместе с озабоченными родителями суетился круглый стол. Он то отъезжал к окну, когда отец гладил пелёнки, то жался к буфету, когда семья присаживалась закусить, и наконец спрятался в угол, давая место детской кроватке, похожей на клетку с деревянной решёткой. Стулья, нагруженные бельём и новой посудой, скакали по комнате. Вздрагивал пугливо на тонких своих ножках забытый телевизор, потому что старый шкаф, стоявший всю жизнь слева от двери, поплыл вдруг, оставляя на паркете широкие белые полосы, к противоположной стене. Весь мир перестраивался по-новому.