Когда пообедали, мама заметила:
— Что-то ты, сынок, братом совсем не интересуешься. Хоть бы подошёл к нему, улыбнулся. Он ведь всё понимает.
— Я интересуюсь, — вздохнул Мурашкин. — А как его зовут?
— Виктор, — сказала мама.
— Антошка, — сказал отец.
— Виктор, — твёрдо сказала мама.
— Антоша, — ещё твёрже сказал отец.
Мурашкин пожал плечами.
— Пусть Вовка пойдёт погуляет, — предложил отец.
— Иди, иди, сынок, — поддержала мама. — Действительно. Подыши…
И Мурашкин пошёл на улицу.
В подъезде он встретил тётю Дусю из сорок третьей квартиры.
— Что, получили братишку-то? — Она обняла Мурашкина и шумно вздохнула. — Эх, друг ситный, вот так и жизнь пройдёт — не заметишь…
— А вы откуда знаете? — удивился Мурашкин, осторожно отстраняясь, как положено старшему брату.
— Как же мне не знать? Вместе живём, одной душой. И тебя маленького помню. Баловной ты был. Чуть что — к мамке на ручки. Ох и любила она тебя маленького! А теперь, значит, вырос, получается. Теперь любовь вся младшенькому пойдёт. Ладно, не горюй! Как брата назвал?
— Антоном. Или Витькой. Я ещё не выбрал. — Мурашкин покраснел и засунул руки в карманы. — А мне вчера счастливый билет достался! — И он показал тёте Дусе измятый надорванный лоскуток.
— Нет, друг ситный, теперь твоё счастье кончилось. Теперь ты — старший брат. С тебя и спрос, как со старшего. Он нашкодит чего, а виноват ты. А лучшее всё ему. Всякие там апельсины-бананы. Так-то. А ты любишь его, братика?
Мурашкин пожал плечами. Посмотрел снова на порванный счастливый билет, вздохнул и выбросил его в урну.
Вечером, раздеваясь перед сном и следя за родителями, продолжавшими суетиться вокруг кроватки брата, Мурашкин громко сопел и стучал стулом. Но ничего этим не добился, Только один раз мама, не оглядываясь, сказала строго:
— Тише, сынок. Малышу нужна тишина.
А поцеловать и дать яблоко забыла. Пришлось взять самому.
Мурашкин понял, что его счастливая жизнь кончилась. Он вспомнил о бананах, на которые надеялся ещё утром, и вздохнул. Суровый опыт сегодняшнего дня говорил: ни бананов, ни яблок, ни поцелуев. Всё. Старший брат.
Жалея себя до слёз, Мурашкин незаметно заснул.
Проснулся он как будто через минуту. Тревожно горела настольная лампа со съехавшим абажуром. Брат плакал.
Впервые услышал Мурашкин голос брата. Голос был обиженный и чего-то требовал.
— Сколько времени? — спросил Мурашкин. — Ещё рано же!
— Спи, спи, сынок, — сказала мама, продолжая укачивать малыша. — Три часа ночи, самый сон…
Она сидела на краю дивана и качалась, прижав малыша к груди и напевая что-то грустное. Отец в кресле читал газету. И хотя он не был одет, видно было, что сидит он так давно.