— А Иван Ильич?
— Этот знает, что это такое.
— Как вы познакомились? Где?
— Мы, собственно, и не знакомились.
— Чего темнишь?
— Нет, нисколько. Короче, пустился я в бега, да был отловлен органами. Дошел до ручки — кожа и кости. Посадили в аэроплан и повезли. Таких, как я, особо опасных, человек десять. Летим, внизу тундра. В животе пусто, состояние не очень веселое. Выходит из кабины летчиков твой свекр, хотя тебя самой тогда и на свете не было, и, не обращая внимания на конвой, ставит между откидными сиденьями ящик. Мы, понимаешь, сидели лицом друг к другу, все в наручниках. Конвой малость недоволен, но в воздухе хозяин летчик. Выносит твой свекр мешок, молча нас пересчитывает и выкладывает десять буханок хлеба. У меня от одного запаха хлеба началось головокружение — на Севере, замечу, хлеб для вольных выпекался настоящий: ведь туда нет резону везти мякину… Потом выносит десять пачек папирос «Норд» — потом его переименовали в «Север», — чай и сахар. Конвой ничего не понимает и злится. А Иван Ильич на это ноль внимания. «Пусть поедят», — прорычал он начальнику охраны, такого рычания никогда не забудешь. А потом нам: «Курите не все разом, а по очереди и аккуратно. Вот в этом кубе кипяток…»
Борис Борисыч замолчал и, как показалось Серафимовне, смахнул слезы.
— Что это значит? Любил воров?
— Нет, воров не любил. Но тогда среди нас были и не воры, тогда были преступники по идейным соображениям и из тех, кто имел свое мнение… Вообще, мы летунов никогда особо не обижали. Чего их трогать, если они и без нас падали — тогда насчет этого было, как я уже говорил, малость посвободнее…
— Дальше-то что было?
— Дальше? А-а, ничего — в обледенение попали. Аэроплан так трясет, что зубы стучат, а снаружи, по обшивке, будто дрынами молотят. Страшновато, конечно, было, когда отделяешься от сиденья и висишь, а потом резко падаешь задом на дюраль. Сиденья ведь наши были дюралевые…
— А конвой?
— У конвоя полные штаны с лампасами. Начальник твоему свекру: «Что это? Что это?» А тот: «Нож есть?» «Так точно, есть!» — и выхватил нож из-за голенища. «Отрезай то, что у тебя между ног, и выбрасывай за борт — больше не понадобятся». Тут и мы покатились. В такой момент шутки очень полезны… Ты, красавица, уж будь добра, не обижай старика. Он — Человек. Человек в наше гадское время беспредельщиков — очень большая редкость.
Серафимовна так и застыла с раскрытым ртом. Потом задумалась: «Назвал бы Ивана Ильича „Человеком“ вор в законе, для которого все не воры — не люди, если б тот не накормил его вовремя? Вон, оказывается, какой силой обладает хлеб!»