Он почувствовал, что ему под мышку лезет маленькая, понимающая и сочувствующая ему рука и сказала (рука сказала? да, рука!):
— Говоря по правде, я не люблю рестораны.
Он перехватил такси, шофер сказал:
— Еду в Бескудниково.
— Нам туда не надо, — возразил Самолет Иваныч.
— Захлопни дверь!
Единственную месть, которую мог себе позволить Самолет Иваныч, оставить дверь распахнутой: пусть перегибается и сам захлопывает, сволочь такая.
— Закрой дверь! — приказал шофер.
— Делайте, как вам удобнее, — вежливо кивнул Самолет Иваныч.
— Стоило бы тебе рыло начистить, — сказал шофер.
— За чем же дело стало? — со всей возможной любезностью отозвался Крестинин и, повернувшись к Одессе, покачал головой, — очень нервный для своего возраста.
— Не надо сердиться на обслуживающий персонал, — с поистине королевской простотой отозвалась Одесса Федоровна.
Последнее показалось шоферу особенно обидным, и он дернулся, как бы желая проучить этих… этих… И тогда Самолет Иваныч снял наручные часы, передал их Одессе и слегка поддернул рукава; на его лице играла добродушнейшая улыбка.
— А-а, черт с тобой! — вдруг сменил гнев на милость шофер. — Куда тебе?
Одесса заколебалась, но Крестинин раскрыл перед ней дверцу.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте, — ответил шофер.
Все стало на свои места, а Крестинин подумал о своем поведении: «А ведь ты фуфло гнал, господин, то есть товарищ Крестинин».
Одесса Федоровна вернула ему часы. Он задержал ее руку в своей, потом, наклонившись, прильнул к ней губами.
— Куда прикажете? — спросил шофер.
— На Поварскую, — ответила Одесса. — Там мастерская, — пояснила она.
…Очередь не страшна, если не лезут в обход и ты не один. Они стояли прижавшись друг к другу.
— Я испугалась, когда ты снял свои роскошные часы, — сказала она, упирая на «ты».
— Ничего заслуживающего внимания.
— Ты спортсмен?
— Не мирового класса, — ответил он со скромностью истинного фуфлогона.
И не было ничего противоестественного в том, что он приобнял ее — рука почувствовала ее живую спину — и осторожно поцеловал в уголок губ- мешали огромные очки. Им, пожалуй, нравилось выступать под псевдонимами и не проявлять друг к другу любопытства мира сего: какая разница, где работаешь, каковы твое семейное положение, зарплата и количество детей.
Очередь их сблизила, заставила почувствовать друг в друге защиту (в том числе и от скуки) и нежность. Он помнил ее живую, очень понятливую спину, способную отвечать на любое прикосновение.
Когда же она сняла очки, он был поражен в самое сердце взглядом ее близоруких, ласковых и огромных, как лесные озера, глаз.