Он остановился в дверном проеме, будто на мгновение чем-то ослепленный. Словно пришедший в себя после потери сознания раненый, он должен был заново увидеть определенные признаки реальности: группы мужчин и женщин с напитками в руках, помещение, претендующее на то, чтобы быть чем-то, чем оно быть не могло, лица, которые могли или не могли быть знакомыми. Теперь волосы его стали седыми (и это потрясло), очень плохо, просто ужасно подстриженные и слишком длинные. «Как же ему, должно быть, все это будет неприятно», — решила она, уже принимая его сторону. Его лицо было изборождено морщинами, но назвать некрасивым его было нельзя. Мягкие темно-синие глаза щурились, словно он вышел из затемненной комнаты. Шрам, старый шрам, который казался такой же частью лица, как и рот, проходил по всей левой щеке. Его приветствовали как человека, долго находившегося в коме, как короля, возвратившегося из длительного изгнания.
Она отвернулась, не желая быть первым человеком, кого он увидит в комнате.
Теперь зазвучали и другие приветствия — в облаке спокойного, но пристального внимания. Быть может, это его первое появление на публике после несчастного случая, после того, как он обрек себя на уединение, удалился от мира? Может быть, может быть. Она стояла неподвижно, с тарелкой в руке, дыша напряженно, сдержанно. Потом медленно поднесла руку к волосам, заправила непослушную прядь за ухо. Мягко потерла висок пальцем. Взяла крекер и попыталась намазать его сыром, но крекер разломался, распался в руках. Она изучала чашу с клубникой и виноградом, который стал коричневатым.
Кто-то произнес елейным голосом:
— Позвольте предложить вам выпить.
Другой радостно воскликнул:
— Я так рад!
Слышались еще голоса:
— Вы не знаете…
И:
— Я так…
Это ничего не значит, сказала она себе, потянувшись за стаканом воды. Прошли годы, и все в жизни теперь иначе.
Она почувствовала, что он направился к ней. Как ужасно, что после такого долгого времени они вынуждены поздороваться в присутствии незнакомых людей.
Он произнес ее имя — такое заурядное имя.
— Здравствуй, Томас, — ответила она, оборачиваясь. Его имя было таким же заурядным, как и ее, но в нем заключалась сама история.
Он был в кремовой рубашке и темно-синем блейзере давно вышедшего из моды покроя. Как и следовало ожидать, он пополнел в талии, но по-прежнему выглядел высоким, даже долговязым мужчиной. Волосы упали ему на лоб, и он откинул их жестом, не изменившимся за все эти годы.
Он прошел разделявшее их расстояние и поцеловал ее в щеку, около губ. Она потянулась, чтобы прикоснуться к его руке, но слишком поздно — он уже отступил и ее рука повисла в воздухе.