Воландеморт исчез. Эни повалилась на траву и её смех, наконец, обратился в настоящую истерику.
Меня трясло. В том состоянии, в котором я находился, я бы мог ещё раз отправить Воландеморта на тот свет голыми руками, а учитывая, что мне известны дальнейшие события, это произошло бы в считанные секунды.
Следующая страница — последняя. И ещё две картинки.
На первой — Эни в Общем зале, только что объявили результаты экзаменов. Выпускники Слизерина присутствуют в достаточно скромном количестве. Многие из нас, включая и меня самого, не стали дожидаться результатов и вступили в ряды Упивающихся Смертью.
Что я ощущал тогда? Собственно ничего, что было бы хоть отдалённо похоже на эмоции. Воландеморт не встречался со мной лично, я был всего лишь одним из многих, но желал я именно того, о чём он говорил Эни — мести. Неважно кому — всем. Если бы меня попросили воспроизвести картинку, к которой я стремился, я бы смог сказать что-то вроде: я хохочу над склонёнными передо мной головами всех тех, кто имел несчастье хоть на мгновение появиться в моей судьбе. Но эта мечта оставалась со мной недолго и скорее была идеалом злобного подростка, обиженного на весь мир и, прежде всего, на самого себя. Я ведь тогда совершенно не думал о том, какой путь нужно пройти от «великой чести» получения клейма до обладания властью над другими, и какую цену заплатить. Всё что я видел потом — это боль, кровь, ужас и смерть, в самых гадких её проявлениях. Смерть была рядом всё время и мерзко ухмылялась мне лицами врагов и друзей. Если бы не страх, это сломало бы меня гораздо раньше, как сломало и уничтожило многих, таких же, как я мальчишек, безрассудно бросившихся в пасть чудовища.
Постепенно Воландеморт оброс только самыми фанатичными и безумными последователями, для которых не существовало приятнее дела, чем убийство и большего наслаждения, чем чужие страдания. Остались и другие, готовые на всё ради спасения собственной шкуры. Возможно, я был одним из них. Однако неистовое желание Лорда во что бы то ни стало уничтожить Поттеров превратило мои слабые конвульсии в чёткие целенаправленные действия, а страх в жгучую ненависть, оставшуюся со мной навсегда и создавшую вокруг меня нечто сродни неуязвимого панциря.
Я вернулся к дневнику. Надо же, он помог мне не только понять мою жену, но и переосмыслить свою собственную историю.
Эни. Она стала ещё печальнее, чем обычно. Общий зал теперь ничуть не похож на цитадель пира и веселья. В воздухе повисла гнетущая тишина, и лишь от стола факультета Слизерин доносятся слабые всхлипы. Постепенно всхлипы усиливаются и перерастают в громкие рыдания. С мест повскакивали все: и учителя, и ученики. Все толпятся у слизеринского стола и пытаются понять, что происходит. Белокурая выпускница, тряся перед собой несколько смятым письмом, заходится в истерических рыданиях, не давая никому возможности дотронуться ни до себя, ни до письма. Наконец, кому-то удалось выдернуть пергамент из её рук. Страх, смятение и ещё масса трудно определимых чувств, сменяя друг друга, охватывают студента, который осмелился прочесть письмо. В полной тишине он выдаёт,