— Что, что? Не воздали, говоришь? А тот англичанин, отчего же он сорвался в пропасть? Или, может, вы сами отправили его туда, откуда никто не возвращается? А?
— Я созерцал с той выси наше ущелье с его лесами и пастбищами, и вас видел я оттуда, с вершины, и впервые в жизни понял, как суровы и непримиримы, как недоверчивы и бездушны друг к другу мы, люди. Жизни нашей недостает той красоты и доброты, которыми столь щедро наделил всевышний природу. И я удивлялся: отчего же никогда прежде я не чувствовал, не сознавал этого, отчего не догадывался об этом раньше?
И тогда я понял, что хорошо бы каждому из нас подняться на Ушбу и оттуда посмотреть вниз, на землю, ощутить величие мира, это не повредило бы и самим махвши, наоборот, еще более возвысило бы их. И пережитое, перечувствованное там, на вершине, в заоблачных высях, они, словно семена гороха, посеяли бы в своем народе. Ведь к тому и призваны они, наши махвши. И тогда между нашей жизнью и гармоничной природой не было бы такого разрыва, такой резкой грани. Вот с какими мыслями возвращался я к вам и надеялся, что вы выслушаете меня, поверите в мои слова и поймете меня.
Круг стал совсем невелик — как полная луна. И луна убывала.
Гнев, горящий в глазах людей, огненными искрами обжигал лицо, плечи Муратби... Мешал говорить, затмевал разум...
«Надо сказать им что-то такое... такое... надо сказать что-то!..»
— Я хочу убедить вас в моей правде. Я могу сейчас же доказать, насколько прав я перед вами, насколько чист.— Муратби озарила какая-то новая мысль, и последние слова он произнес с особой убежденностью.
Махвши оглядел народ. Все смотрели на него, ожидая решающего слова. А он молчал. Вглядывался в каждого поодиночке, будто в их глазах должен был найти то, что ответить Муратби. Голубыми, прищуренными от резкого блеска снегов глазами стремился проникнуть в мысли односельчан, узнать их волю.
— Так что же, докажи нам свою правду,— медленно, внятно проговорил он после довольно продолжительного молчания.— Сумеешь доказать — и мы поверим в твое геройство.
Люди, которые минуту назад готовы были броситься на смельчака, вздохнули с облегчением, словно с плеч их свалилось тяжкое бремя, словно сняли печать с сомкнутых уст. Просветлели мрачные, суровые лица. Разгладились морщины гнева, в глазах проглянули лучи солнца.
— Если я докажу вам мою правду, вы и впредь будете видеть меня здесь, если же нет, считайте меня навсегда пропавшим.
Муратби собрал валявшиеся в лапаро[10] смолистые сосновые щепы, которыми разжигают обыкновенно огонь, связал их веревкой, закинул вязанку за спину и зашагал по тропинке, ведущей в горы.