Метрдотель усадил гостью за двухместный столик в самом центре зала, положил перед нею винную карту и удалился.
Артистка огляделась. Зал был довольно просторный, столиков на сорок, большая часть которых уже была заполнена, все официанты были одеты в солдатское обмундирование. Посетителями заведения, как и предполагалось, являлись в основном офицеры с боевыми наградами на мундирах, некоторые в бинтах, со следами ранений. Хотя за некоторыми столами просматривались также лица гражданские.
На небольшой сцене стоял белый рояль, за которым изящно музицировал господин с совершенно лысой головой.
Табба почувствовала на себе взгляды мужчин от разных столов, взяла винную карту, стала излишне внимательно изучать ее.
К ней приблизился совсем молоденький официант-солдат, робко поинтересовался:
— Сударыня определилась?
— Да, — кивнула она. — Бокал божоле.
Официант с поклоном удалился. Табба достала из сумочки коробку длинных тонких папирос, и к ней тотчас подсел грузный господин в офицерской форме.
— Разрешите представиться, штабс-капитан Куренной. — Он взял из пепельницы спички. — Позвольте поухаживать?
Она согласно кивнула, штабс-капитан зажег спичку, дал девушке прикурить.
— Кого-то ждете или скучаете? — поинтересовался офицер.
— Жду, — коротко ответила Табба, пустив в сторону дым.
— Возможно, я скрашу минуты ожидания?
— Не имеет смысла.
— Благодарю за откровенность. — Штабс-капитан несколько смущенно откланялся и вернулся за свой стол, где его ждали с насмешливым зубоскальством друзья.
Штабс-капитан что-то сказал им, и стол содрогнулся от дружного хохота.
Официант принес бокал вина, Табба сделала маленький глоток, одобрительно кивнула.
В это время на сцену вышел бледный, взволнованный, одетый в черный фрак Изюмов, при виде его публика довольно оживленно зааплодировала, а лысый пианист взял несколько упреждающих аккордов.
Изюмов окинул быстрым взглядом зал, определил стол, за которым сидела Табба, сделал пару шагов вперед и после вступления запел высоким и неожиданно хорошо поставленным голосом:
Уходит былое, уходит навечно,
Уходят как тени родные черты,
И руки упали, и всхлипнули плечи.
Разбитые судьбы, разбиты мечты.
Ах, девичьи руки,
Ах, если б вы знали,
Как нежно, как больно касанье погон…
Но кто же узнает,
И кто зарыдает —
Мы мчимся в войну за вагоном вагон.
Не плачьте, родные.
Пусть высохнут слезы.
Надейтесь и ждите, мы встретимся вновь,
Но вдруг не случится, останутся грезы,
Останутся муки, метанья, любовь.
Ах, девичьи руки,
Ах, если б вы знали,
Как нежно, как больно касанье погон…
Но кто же узнает,