Табба слегка отстранилась от графа.
— А с чего вы взяли, что я держусь к нему близко?
— Есть такие сведения, мадемуазель. И это для меня крайне огорчительно.
Девушка отложила вилку.
— Мне уйти?
Петр взял ее за руку.
— Не делайте резких движений, прошу вас. С одной стороны, сказанное объясняется исключительно заботой о вас. С другой — исключительной симпатией к вам… Вы ведь не можете не замечать, что я влюблен в вас.
— Влюбленность не есть наличие серьезных намерений, — едко заметила актриса.
— Ну отчего же?.. Хотите, чтобы я предложил вам руку и сердце? Я готов!.. Правда, обстановка не совсем подходящая. Но в следующий раз вполне! Вы подождете?
— Не надо ерничать.
— Я не ерничаю. Я говорю совершенную правду. Как в отношении себя, так и в отношении господина поэта.
Актриса снова взяла вилку, наколола ломтик ананаса, но есть не стала.
— А с чего вы взяли, что господин поэт столь опасен?
Граф налил вина, сделал маленький глоток.
— Не я говорю. Говорят господа, знающие толк в подобных вещах.
— Вы служите в охранке? — едва скрывая раздражение, спросила актриса.
— Я служу вашей милости.
Петр хотел поцеловать ее, но она оттолкнула его, поднялась и, ни на кого не обращая внимания, пошла к выходу.
Анастасия заметила резкий демарш примы, покинула свое место, двинулась ей навстречу.
— Здравствуйте, — сказала она тихо и виновато. — Я узнала вас. Вы ведь госпожа Бессмертная?
— Предположим. Что желаете?
— Желаю засвидетельствовать свой восторг и счастье, что вижу вас.
— Не время и не место. Вы кто?
— Я дочь покойного князя Брянского.
— Примите мои соболезнования… Но восторг лучше выражать в театре во время спектакля, а не на поминках! — сухо сказала Табба и решительно отвернулась от девочки.
Артист Изюмов стоял навытяжку возле двери, директор по обыкновению вышагивал по роскошному толстому ковру, о чем-то сосредоточенно думал. Заметил, что артист продолжает стоять, кивнул на кресло.
— Садитесь, милейший. Уж если в жизни правды нет, то в ногах тем более.
Изюмов послушно сел, не сводя с директора внимательных и напуганных глаз. Тот остановился напротив, спросил прямо в лоб:
— Вы ведь влюблены в мадемуазель Бессмертную?
Артист на миг смутился, затем кивнул.
— Так точно.
— Только не надо здесь по-военному! — поморщился Гаврила Емельянович. — Едва только подумали об армии, а уже «так точно».
— Да, Гаврила Емельянович, влюблен с первого дня и до отчаяния безнадежно, — уже по-человечески ответил Изюмов.
Директор снова прошелся, согласно кивая своим мыслям, присел в кресло рядом с влюбленным.
— Постарайтесь быть откровенным, господин Изюмов.