— Излагайте! — велел директор.
— Они в карете направились в ресторан «Бродячая собака», где находился всем известный поэт Марк Рокотов, — сказал артист.
— Он ее ждал?
— Похоже, что нет. Так как при поэте уже была особа женского пола.
— Можете выражаться по-человечески?!
— Рядом с поэтом сидела легкомысленная девица с возложенными на него ногами, — поспешно исправился артист.
Гришин хмыкнул, с трудом сдержав смех. Изюмов испуганно оглянулся на него.
— Продолжайте, — кивнул Гаврила Емельянович.
— Девица затем ушедши, и ее место заняла мадемуазель Бессмертная.
— Поэт был трезв? — подал голос Гришин.
— Не смею знать, потому как лицо его скрывалось за густыми волосами.
— Как долго госпожа Бессмертная беседовала с господином поэтом? — продолжил следователь.
— Могу даже сказать точно… — Изюмов зачем-то вытащил свои карманные часы. — Тридцать семь минут.
— Можете сказать, о чем шел разговор?
— Никак нет. Был сильный шум выпивающих, мне же места близко не нашлось.
— Так какого дьявола вы болтались за ней, если ни черта не знаете?! — вспылил директор.
— Вы велели, вот и болтался, Гаврила Емельянович.
Гришин с легкой укоризной посмотрел на директора, повернул голову к артисту:
— В каком состоянии госпожа Бессмертная ушла после беседы?
— Как мне показалось, в крайне тяжелом. Рыдающая… Я предложил помощь, но был послан… к черту.
— Ладно, ступай куда был послан, — махнул Изюмову директор и, когда тот ушел, посмотрел на следователя. — Что скажете?
— К сожалению, чего-либо заслуживающего интереса я не услышал…
— Так ведь этот болван ничего толком не узнал!
Гришин рассмеялся.
— Но не мог же он забраться к вашей артистке под юбку или влезть поэту в карман?.. А вот о чем шел между ними разговор, я бы крайне желал знать. — Поднял глаза на хозяина театра, предложил: — Когда будете посещать мадемуазель, попытайтесь прощупать, что ее так взволновало в словах господина поэта.
— Разумеется, постараюсь. А этого… Изюмова гнать?
— Зачем же? — улыбнулся следователь. — Он весьма недурно справляется с возложенными обязанностями. Глуп, правда, но это лишь помогает делу.
Анастасия плакала громко, навзрыд, не способная принять ничьих утешений. Она сидела в гостиной, уткнувшись лбом спинку кресла, и все повторяла:
— За что?.. Кто ее так унизил, что она решилась на такое?.. Я хочу знать! Я убью этого человека!
Михелина примостилась перед нею на корточках, гладила по голове, пробовала утешить.
— Никто ее не унижал. Возможно, что-то с театром. У актеров очень ранимые души…
Сонька стояла чуть в сторонке, предоставив дочке самой успокоить княжну, время от времени оглядывалась на дворецкого, смотревшего на нее сегодня как-то по-особому.