Йоханнес разглядывал какое-то украшение алтаря, видно, сделанное недавно. Круглощекий ангелочек с трубой не понравился Йоханнесу. С кислой миной осмотрев его со всех сторон, Йоханнес сказал наконец:
— Вот ведь супоросая липа.
Хейки прыскает:
— Как ты сказал?
— Супоросая липа. А чего еще можно сказать про такую подделку?
Степенный, слегка сердитый Йоханнес. Ему непонятно, что это мы так развеселились.
— Чего вы ржете? Ну, посмотрите сами. Дырка от сучка аккурат на брюхе…
Хотя он оговаривает нас за приступ смеха, ему самому смешно. Сейчас Йоханнес нас не предаст, сейчас мы почти друзья. И некий дух доверия весь день витает над нами. Именно благодаря «супоросой липе» на следующий день мы дружно сидим за органом и слушаем Якоба. Может быть, эта «супоросая липа» защитила бы нас до конца, если бы не пожар, пожар в самый неподходящий момент, который все разрушил. Из одного светлого блика может возникнуть другой, из другого — третий; они множатся, как хорошее племенное стадо, нужно только время.
Мы начинаем дурачиться. У Йоханнеса это получается неважно, но он старается не отставать. Хейки спрашивает: если, мол, все обойдется и мы не сожрем друг друга, как пауки в банке, — именно так он говорит, — что же сделает каждый из нас на радостях? И сообщает, что уж он-то возьмет быка за рога и сыграет свадьбу. Йоханнес тут же подковыривает: дескать, неужто Хейки в самом деле справит свадьбу с быком? И, конечно, страшно рад, что отмочил такую славную шутку. А я догадываюсь, что Хейки не без умысла подыграл Йоханнесу с этим быком, и снова вынужден отдать должное находчивости Хейки.
— Видно, придется жениться, а то не ровен час помрешь — поплакать будет некому. Нескладная получится штуковина, — заканчивает свою мысль Хейки.
Никто из нас не знает, что смерть — та самая нескладная штуковина — уже занесла над Хейки свою костлявую руку: в ночь под вторник мы со звонарем будем копать для Хейки могилу. И не будет ни венка, ни хора певчих, не будет плачущей жены, только хор кузнечиков будет заливаться.
Затем наступает моя очередь рассказывать. Мне не приходит в голову ничего путного. Говорю, что, может быть, напьюсь, как сапожник, и пойду к Якобу на проповедь. Буду смотреть, пока идет проповедь, на ангелочка, на ту самую «супоросую липу», а когда служба кончится, с наслаждением выйду из церкви. Представляете себе: светит солнце, и ты, никого не опасаясь, распахиваешь церковную дверь и идешь куда хочешь!
Мы пытаемся выведать у Йоханнеса, что будет делать он. Я хочу посоветовать: пусть он тоже женится — здоровенный мужик, силища так и прет, — но тут мне вспоминается Кристина и то, что Йоханнес говорил о ней, у меня комок подступает к горлу, и я молчу. Золотистые блики нежны, как крылья бабочки. С ними нужно обращаться бережно, по крайней мере вначале.