Конуэй знал, что так или иначе должен предугадать, где образуется новый главный центр информации, и перебраться туда. Но это было не так просто. В избытке информацию можно было бы добывать и в Германии, но в погоне за ней туда хлынут армии журналистов со всеми стоящими за спиной издательствами. Поэтому, несмотря на уверенность в том, что он сумел бы выжить в подобных условиях, перспектива изнурительной информационной гонки в стране, лежащей в руинах, его не привлекала. Не так давно Конуэй пришел к выводу, что все его проблемы могли бы решиться, имей он постоянную работу в одной из крупных газет Лондона или Нью-Йорка, однако одно дело желать такую работу, а другое – получить. Он не строил иллюзий в отношении своей репутации: очень многие материалы, состряпанные им за эти годы, могли бы на поверку лопнуть как мыльный пузырь. Поэтому в чем он сейчас катастрофически нуждался, так это в счастливом случае, который подарил бы ему настоящую сенсацию. Но подобные вещи так просто не даются, в чем он прекрасно отдавал себе отчет.
На днях у него возникло ощущение, что сенсация, в которой он так нуждался, уже не за горами. На это намекало подозрительное самодовольство представителей министерства иностранных дел Германии. Кроме того, один его осведомитель, с таинственными (но не исключено, что – с дутыми) связями где-то в Центральной Европе шепнул ему, как о деле почти решенном, о сделке между высшими чинами СС и лидером Всемирного еврейского конгресса. С одной стороны, поверить в это было невозможно, а с другой – Конуэй отлично понимал, что эсэсовцы обязательно будут метаться, как попавшие в западню крысы, готовые на все, что может дать хоть слабую надежду на спасение после краха.
Он давно уже взял за привычку наблюдать за покидающими «юнкерс» пассажирами. Всегда имелся шанс кого-нибудь опознать в толпе, чтобы заполучить короткое интервью или хотя бы сделать какой-то вывод. Позже, все более нуждаясь в деньгах, а следовательно – в информации, он стал высматривать пассажиров более тщательно, с помощью бинокля. Сегодня была особая причина наблюдать за ними внимательнее обычного: анонимный телефонный звонок прошлой ночью. Ему сообщили, что ожидается необыкновенный пассажир (он хорошо запомнил эту фразу), прилетающий рейсом из Берлина.
Когда наконец объявили о прибытии самолета, Конуэй не двинулся с места, пока не увидел, как тот выруливает к стоянке. Покинув ресторан, Джозеф выбрал для наблюдения такое место, откуда было видно, как пассажиры один за другим спускаются по трапу, выброшенному из открытой в фюзеляже «юнкерса» двери. Первыми всегда появляются пассажиры, затем – их багаж, и только потом – груз. Сегодня, как обычно, первыми высадились из самолета женщины и дети. Наметанный глаз Конуэя подсказал ему, что это были шведы, для которых жизнь в Берлине стала неуютной и опасной. Как бы в подтверждение он увидел женщину, с которой был немного знаком, – жену одного из аккредитованных в Берлине шведских корреспондентов. Он узнал еще одного человека – представителя немецкой компании, занимающейся закупками пиломатериалов. Остальные пассажиры были незнакомы Конуэю, кроме того, ему не показалось, чтобы кто-то из них представлял особую важность. Он уже намеревался убрать бинокль в футляр и вернуться в помещение, когда до него дошло, что как раз один пассажир заслуживает более пристального внимания. «Необыкновенный пассажир», – вспомнил Конуэй и улыбнулся сам себе. Вероятно, анонимному осведомителю было кое-что известно. Уперевшись в стену локтем для большей устойчивости бинокля в руках, он взглянул на человека еще раз. «Немец», – сказал он про себя. Шведы обычно держатся раскованно, и у них радостное выражение на лицах. Немцы же оглядываются с несколько озадаченным видом, как это происходило с пассажиром, привлекшим внимание Конуэя, словно с трудом верят в то, что войны здесь нет.