— И… она… эта несчастная… и теперь там? — едва могла выговорить принцесса.
— Да, ваше высочество, она и теперь «стоит» там, ожидая себе христианского погребения!
При последних словах герцога, при этом выражении «стоит там», так явственно памятным ей и произнесенным перед ней покойницей в вещую ночь, предшествовавшую ее свадьбе, Анна Леопольдовна пронзительно вскрикнула и почти без памяти опустилась в близ стоявшее кресло.
Бирон сделал движение, чтобы помочь ей. Однако она отстранила его руку.
— Нет, не надо… Ничего!.. Я уже оправилась, — произнесла она. — Продолжайте!
— Мне немногое остается досказать вам, ваше высочество! Казнь, постигшая несчастную Регину Альтан, долгое время оставалась тайной для меня, — произнес Бирон.
— О, какая неслыханная, бесчеловечная казнь! — с ужасом едва могла выговорить Анна Леопольдовна. — Но кому же отдан был этот бесчеловечный приказ?
— Не мне, ваше высочество. Я узнал об этой страшной смерти только перед кончиной ее величества.
— И кроме вас об этом никто не знает?
— Никто! В этом я глубоко убежден!
Прошла полная минута молчания.
— И никогда больше… эта страшная казнь не повторилась и не повторится на Руси? — спросила правительница.
— Она повторилась сегодня, ваше высочество, и я пришел доложить вам об этом! — злобно произнес Бирон.
— Се-го-дня? Где? Над кем?
— Над человеком, заслужившим ее своей дерзкой… непрошеной преданностью, своей любовью к особе, о которой мечтать для него было преступлением.
— Говорите! Говорите! Что такое? Я не понимаю вас.
— В свите вашего супруга, герцога Антона, был офицер, из армии переведенный в гвардию… Этот офицер почему-то стал высказывать никому не нужную и непрошенную преданность вашему высочеству.
Анна Леопольдовна, слушая это, постепенно бледнела.
— Что тут общего? — едва владея собой, проговорила она.
— То же, что было общего между несчастной Региной Альтан и… причиной ее безвременной и страшной гибели.
— Я не о том! Что общего между тем страшным делом, о котором вы узнали перед кончиной императрицы, и той преданностью, которую вы ставите в вину указываемому офицеру?
— Ваше высочество, вы упорно не даете мне договорить. Этот офицер…
— Я настоятельно объявляю вам, что к нему прикоснуться я не позволю! Я обращусь к защите своего народа, если здесь открыто станут казнить и пытать людей только за преданность их мне и их законному государю!
— Ни пытать, ни казнить офицера, о котором вы изволите говорить, никто и никогда уже не станет! — тихим и спокойным тоном, медленно выговаривая слова, проговорил Бирон. — Над ним бессилен суд людской; над ним уже произнесен Божий суд!