Перепись населения городка, если бы ее провели, дала бы другие цифры: не сорок тысяч жителей, а куда больше. Точных данных нет, сведения разных историков сильно расходятся. Один французский исследователь, занимавшийся этой проблемой в конце 20-х годов, приводит такую цифру: 52 750 русских в Париже и его предместьях. Похоже, это число самое реальное, однако и оно приблизительно: речь идет только о «неассимилируемых беженцах», а ведь многие скрывали свое российское происхождение, жили без документов.
Определить социальный состав этого населения не намного легче. Считается, что среди русских парижан преобладали люди, которые раньше, до катастрофы, имели то или иное отношение к интеллектуальной деятельности. Но были, например, и казаки, старавшиеся по-прежнему держаться вместе, станицами — донскими, кубанскими. Были, причем очень многочисленные, врангелевцы и деникинцы, в основном кадровые военные, которые осенью 1924 года учредили Русский Общевоинский союз, ставивший своей целью продолжение вооруженной борьбы с большевизмом. Были махновцы, которые и на Сене пробовали сохранить свою приверженность анархии, «матери порядка», а в деклассированной среде чувствовали себя как дома.
Были сионисты во главе с бывшим одесситом, поэтом и публицистом Владимиром Жаботинским. Он писал, что «Россия давно стала нам чужой, нам глубоко безразлично, что случится с этой страной в будущем». И все же не порывал с русским эмигрантским обществом, до зари просиживая в кафе «Куполь», где вел долгие разговоры с Буниным, с Набоковым… А со своим школьным приятелем Сашей Поляковым затевал споры о том, кто из них двух сумеет особенно изощренно выругаться по-русски.
Были потомки и отпрыски самых родовитых дворянских семей, которые в революцию потеряли все нажитое прежними поколениями. Этим всего труднее давалось приспособление к новым условиям, к бездомности и нищете.
Часто они обращались за помощью к Леонарду Розенталю, «королю жемчуга», несметно богатому человеку, который подростком приехал в Париж из Владикавказа с сотней франков в кармане, а уже перед войной 1914 года ворочал миллионами. Он владел роскошными кафе на Елисейских Полях и скупал старинную живопись для своего фешенебельного особняка. На деньги Розенталя содержался приют для русских детей-сирот и работал политехникум, где они получали образование. За поддержкой в трудную минуту к нему тянулись эмигранты с громкими именами: Дягилев, Куприн, Мережковский.
Вся былая Россия после бурь и штормов собралась в городке на Сене: разоренные промышленники, ученые, еще до революции добившиеся мирового признания, оставшиеся без синекур сановники и дипломаты из закрывшихся русских посольств, инспекторы уже не существующих гимназий, главы разогнанных в революцию земских управ. И священнослужители, и пролетарии, не поверившие в утопию государства рабочих и крестьян, и меньшевики, насмерть разругавшиеся с большевиками, а в эмиграции и друг с другом.