– Кто из Свято-Борисо-Глебской обители, кто мирские из города, – пояснил Прот тоненьким голосом. – Претерпели в пути. Имеем нужду слово сказать игуменье Виринее. Знать она меня должна, бывала у нас в обители. Известите матушку, смиренно просим, – мальчик звучно шмыгнул носом.
Со скрипом отворился лючок на уровне лица, мелькнул клок седой бороды, и на пришельцев уставился красный подслеповатый глаз. Оценил бричку, верховых лошадей, прапорщика в студенческой фуражке, с особенным подозрением оглядел Катю, ее перекрещенную ремнями грудь.
– Грех женщине в мундире ходить, стыдоба орудие смертоубийства таскать. Ишь вояка какая. Греха-то не боишься, видать?
– Насильнику любострастному девичью кротость являть еще больший грех, – огрызнулась Катя. – Времена ныне воистину антихристовы. Без оружья и носу из дома не высунешь. Пустишь душу облегчить, дедушка? Или рылом не вышли?
Прот поспешно сполз с брички, проковылял к воротам:
– Со смиреньем мы пришли. Вот крест, со смирением. Нельзя ль игуменье Виринее весть подать? Или сестру Соломонию позвать? Я с ними знаком, да и они меня помнить должны. Известите, сделайте милость. Прот Павлович – мое прозвище. До разорения в Борисо-Глебской обители обретался. Скажите, сделайте милость. Ведь немалый путь одолели, страшно нынче паломничать, того и гляди налетят душегубцы.
Ключарь еще раз с сомнением окинул взглядом отнюдь не выглядящую смиреной паломницей Катю:
– Сестра Соломония блаженно опочила еще зимой, на преподобного Макария[15]. Матушка Виринея хворает шибко. Я-то про вас извещу. Да вы ждите смиренно.
Дверца закрылась. Слышно было, как старикан зашаркал прочь. Прот все крестился, кланялся ветхим воротам.
– И как ты с нами без ночных бдений да заутреней обходился? – не удержался Пашка.
– Помалкивай, – зашипела Катя.
Прот посмотрел на них обоих с осуждением:
– Здесь свой закон. Они к тебе в кузню псалмы петь не ходят. И по английской гимнастике советов не дают. Имей уважение. Вы, Екатерина Георгиевна, очами тоже не шибко сверкайте. Вы помощи просить пришли или оклады с икон сдирать?
– Виновата-с, – пробурчала Катя и принялась разглядывать облупившийся свод арки и неясный потемневший образ, вмурованный над воротами. По осыпающейся стене курлыкали, прогуливались взъерошенные голуби, радовались, что дождь кончился.
За воротами послышались шаги. Приглушенно забормотали женщины. Катя уловила что-то про разграбление обители. Снова скрипнул лючок. Теперь пришельцев обозревали несколько человек. Катя справилась с желанием показать язык. Прот смиренно крестился.