— Мы, товарищи, здесь хороним наших бойцов, отдавших жизнь за народное счастье.
Потом говорил комиссар:
— Погибших — тысячи, но нас — миллионы! И мы, живые, клянемся мертвым: никогда не забудем их, никогда не изменим великому делу мировой пролетарской революции.
Дениска почувствовал: ему на плечо легла чья-то крепкая рука — рядом, низко опустив голову, стоял Колосок.
Ночью полк перешел границу.
Хмурый августовский рассвет. Молчаливые пограничники-немцы, ежась от холода, осматривали бойцов. Тяжело конникам расставаться с оружием, но сдавать его надо. Так строго-настрого приказали комиссар и Терентьич.
Подъезжали конники, бросали винтовки, шашки, револьверы; звякала сталь, и росла гора брошенного оружия.
Снял карабин и Дениска, ощупал гладкую сталь, в последний раз протер вспотевший от росы номер, погладил и выпустил из рук. Карабин упал, болезненно звякнул. «Теперь шашку», — подумал Дениска, снимая портупею.
— Скорее, кто там возится, — услышал он за спиной голос нетерпеливого товарища.
— Я сейчас, сейчас, вот только сниму.
Шашка выпала из рук, ударилась о копыта Лягая. Дениска соскочил с коня, подобрал, бережно положил ее в кучу.
«Наган не сдам, это последнее, что у меня осталось», — решил он. Выхватив его из-за пояса, спрятал в глубокие карманы казачьих шаровар, снова вскочил в седло. С напускным равнодушием пропустил полк, дождался обоза, опознал знакомого возницу:
— На вот, запихни куда-нибудь, — буркнул Дениска угрюмо, подавая наган.
— Да куда ж я его, вот ить беда.
— Спрячь! — прикрикнул Дениска.
…Бьют подковы. Мелькают шоссейные дороги Пруссии, остаются в стороне чистенько выбеленные фермы.
Третьи сутки шли походным порядком, третьи сутки не ели люди, голодали лошади. Убранные поля начисто подметены ветром. Голо было в поле и голо на сердце у красноармейцев: неласково встретила их Пруссия — ни куска хлеба бойцу, ни охапки сена лошади.
Дениска глотал голодную слюну, но думал не о себе, а о Лягае — мучительно было глядеть ему на понурого ослабевшего от голода верного боевого друга.
В полдень открылся маленький прусский городок.
Пустой, подстриженный под гребенку городской сквер наполнился любопытными горожанами.
— Козак, козак! — кричали мальчишки, тараща глаза на бойцов.
Кто-то по-русски окликнул конников:
— Здравствуйте, земляки!
— Здорово.
— Я — русский, военнопленный, с пятнадцатого года… А как у вас, то есть у нас… на родине?
— На родине-то хорошо, да тут плохо.
— Не нравится?
— Что уж хорошего, — усмехнулся Дениска, — если ты совсем зарапортовался: не знаешь, как сказать — чи у нас, чи у вас!..