ступает к своей речи... Он ласкает себя мыслью, что ему удастся вселить в душу слушателей свои собственные убежде-
ния. Он тщательно взвесил свои аргументы и, запасясь массой цифр и доказательств, заранее уверен в успехе, так как, по
89
его мнению, всякое сопротивление должно исчезнуть перед очевидностью. Он начинает свою речь, убежденный в своей
правоте, рассчитывая на внимание своих коллег, которые, конечно, ничего иного не желают, как преклониться перед
истиной.
Он говорит, несколько раздосадованный начинающимся шумом, и тотчас же поражается тем движением, которое
возникает в зале.
Что же это значит, если не воцаряется молчание? Отчего же такое всеобщее невнимание? О чем думают вот эти, раз-
говаривающие друг с другом? Какая такая настоятельная причина заставила вот того депутата покинуть свое место?
Оратор начинает ощущать тревогу, морщит брови, останавливается. Ободряемый президентом, он начинает снова, возвышает голос. Его слушают еще меньше. Он еще более напрягает свой голос, волнуется; шум все усиливается. Он
перестает слышать сам себя, еще раз останавливается, потом, испугавшись, что его молчание вызовет неприятный воз-
глас «закрой прения», он снова начинает говорить. Шум становится невыносимым».
Когда парламентские собрания достигают известной степени возбуждения, они становятся похожими на обыкновен-
ную разнородную толпу, и чувства их всегда бывают крайними. Они могут проявить величайший героизм и, в то же
время, совершить самые худшие насилия. Индивид в таком собрании перестает быть самим собой настолько, что он
станет вотировать мероприятия, наносящие прямой ущерб его личным интересам.
История революции указывает, до какой степени собрания могут становиться бессознательными и повиноваться
внушениям, наиболее противоречащим их интересам. Великой жертвой для дворянства было отречение от своих приви-
легий, между тем, оно, не колеблясь, принесло эту жертву в знаменитую ночь учредительного собрания. Отречение от
своей личной неприкосновенности создало для членов Конвента постоянную угрозу смерти; между тем, они решились
на это и не побоялись взаимно истреблять друг друга, прекрасно зная, однако, что завтра они сами могут попасть на тот
самый эшафот, на который сегодня отправили своих коллег. Но они дошли уже до степени полного автоматизма, меха-
низм которого я уже раньше описал, и потому никакие соображенная не могли помешать им повиноваться внушениям, гипнотизирующим их. Очень типична в этом отношении следующая фраза из мемуаров одного из членов Конвента, Билльо Варенна: «