В сложнейшей образной системе русской классики внимание Горького особо привлекли «русские праведники» Н. Лескова и герои В. Короленко как творческие создания, наиболее значительные для правильного восприятия русской души. «Такие «странники», - заметил писатель, имея в ввиду лесковских «куфельного мужика», несмертельного Голована, Левшу, - способны на все. Богатству их натуры не чужда и «краса, природы совершенство», они умеют находить эту красу... в подвигах чести и сострадания, в любви и ненависти к несчастьям жизни. Артисты, художники по натуре, они, по силе очарования жизнью, часто становятся авантюристами, но - далеко не всегда авантюристами в плохом смысле этого понятия. Это люди неиссякаемой, фантастической энергии, которую им раньше некуда было приложить, и, лишенные возможности делать историю, они творили анекдоты». В незатейливой правде, поведанной характером короленковского Тюлина, Горького увлекла историческая достоверность великорусского человека, феноменально богатого жизненной прочностью и сметкой. Воспроизведя в «Воспоминаниях о В. Г. Короленко» центральный тезис жарких споров о Тюлине - настоящий это мужик или выдумка? - писатель ответил без обиняков: настоящий. И, сославшись на собственный опыт познания, постарался сделать все, чтобы исчерпать вопрос: «Мне лично этот большой и красивый писатель сказал о русском народе многое, что до него никто не умел сказать...»
С декадентско-символистским искусством, как антинародным и антигуманным, Горький заспорил уже в молодости, когда многие приняли эту «своевольную» новизну. А в период повсеместного утверждения «испражнений безответственного мозга» с исключительной решительностью встал на защиту народности и реализма. Быть декадентом «стыдно, так же стыдно, как болеть сифилисом», - заметил он в письме к Скитальцу, порекомендовав своему адресату никогда не снижаться до уровня духовных мерок «дрессированных блох», возведенных в мыслители. Особый протест вызвала так называемая «иудина беллетристика», поставившая своей целью утвердить относительность нравственных народных ценностей и выставить предательство как «возвышенный акт», необходимый времени. «Вы подумайте, - обратился Горький к здравому смыслу и доброй воле своих современников, - почти две тысячи лет люди полагали, что Иуда - человек... не заслуживающий ни подражания, ни похвал. Так думали Данте, Мильтон, Гете, Толстой... Но родился в России храбрый нигилист, и оказалось, что величайшие мыслители мира ошиблись в оценке Иуды» (108).
Нигилистически-искариотскую тенденцию к искажению народной судьбы, народного характера писатель чутко подметил и в сменовеховской литературе о мужике. Размышляя над рассказами Муйжеля, романом А. Светлова «Между светом и тьмой», повестью И. Родионова «Наше преступление», он в статье «Разрушение личности» красной нитью провел мысль о том, что «обозной сволочью», «фефелой», «потревоженным зверем» и так далее народ выставляли не столько авторы разнузданных сочинений, сколько манипулировавшие ими «Гершельманы, Штакальберги, Ренненкампфы и другие культурные вожди русского общества» (109). В 1911 году, послав А. Амфитеатрову книгу Родионова, Горький обратил внимание на вопиющую разноголосицу между «демагогическим» предисловием и совершенно «диким» текстом и следующим образом объяснил технологию производство подобных фальшивок: «Написал земский начальник Родионов книгу и показал рукопись кому-то, кто умнее его, и этот умный сказал: «Здорово пущено, но старо и сразу видно, что клевета... Давай сочиним предисловие, в коем скажем, что, мол, все это «наше преступление» и что надо нести в народ «мир, свет, знание». Читатель поверит и не заметит, что в тексте мы рекомендуем водворить мир посредством виселиц»» (110). Разоблачение такого рода «народных заботников» писатель проводил по разряду самых насущных, самых кровных дел и, подразумевая газету «Речь», которая устами «культурного» Корнея Чуковского назвала «Наше преступление» «верным отражением правды житейской», отмечал с тревогой, до сих пор не утратившей остроты: «Раньше на такие книги не обращали внимания, а ныне... злая и темная книга признается за верное отражение действительности... (111)».