Все, кто работал с Тиной, отзывались о ней только с похвалой. Ее не только хвалили, ее любили. Ее любили за самоотверженность в работе. Для нее не существовало понятий день и ночь. Почти все, что она зарабатывала, она отдавала на нужды партии или антифашистской лиги, оставляя себе только на самые необходимые расходы.
Годы лишений, борьба за кусок хлеба, участие в политической борьбе закалили девушку из Удины. В детстве она больше страдала от голода, чем смеялась от счастья, на детские игры у нее не было времени. Она слишком рано повзрослела.
Каждая встреча с Тиной была для Хулио откровением. И пришел день, когда они чуть ли не одновременно поняли, что им не жить друг без друга. Для него не было ничего неясного: с Оливин он фактически порвал несколько лет назад, правда, оставалась Наташа… Но без Тины он уже не мог.
Однажды кто-то из мексиканских товарищей вспомнил ненароком, что у Тины есть чуть ли не жених, который уехал на учебу в Европу. Однако Хулио так верил в Тину, что не придал этому значения.
Для честной и прямой Тины начало дружбы с Хулио было мучительным. В Европу действительно уехал человек, которому она была многим обязана, он был старше ее и с большим жизненным опытом. Он был старшим товарищем по политической работе и многому научил ее. Она ждала его до тех пор, пока не встретилась с Хулио, и тогда поняла, что к старому нет возврата. А после долгих и мучительных раздумий написала письмо тому человеку, который уехал в Европу. Это было трудное письмо, но и в какой-то степени оно исцелило ее.
Для Тины и Хулио любовь стала источником, питавшим их жизненные силы. А кроме того, у них были общая работа и общие идеалы. Однажды вечером, тепло попрощавшись с друзьями, вместе с которыми он жил, Хулио переехал к Тине,
Гром грянул в декабре. Пришло письмо из Гаваны, в котором сообщалось, что Леонардо Фернандес Санчес схвачен полицией: на него донесли. Кто был предателем? Этот вопрос мучил всех, а особенно Хулио Антонио.
О докторе Амаррале говорили разное. В устах одних он был революционером, пострадавшим при Мачадо, другие предпочитали отмалчиваться. А вообще-то кубинские эмигранты не очень его привечали. Хулио Антонио присматривался к нему, выжидал. Ему не очень были по душе авантюристические призывы доктора к уничтожению членов мачадистского правительства и вообще к террору. Но, несмотря на это, доктор продолжал ходить в ассоциацию до тех пор, пока два события в декабре не открыли глаза всем анерковцам. В один прекрасный день Амарраль заявил, что больше «так» жить не может, что он должен «действовать», поэтому он возвращается на Кубу. Впервые подозрения некоторых анерковцев оправдались. Ведь захоти кто-нибудь из них вернуться на родину, не смог бы он этого осуществить. Но доктор «почему-то» не боялся возвращения. Многие подумали: «А не провокатор ли он?»