Хохочет собрание до слёз, хохочет директор, и только два человека не смеются – выступающий да сторож, который озирается воровато, точно затравленный зверёк, поминутно вскакивает, пытается что-то сказать, но только рот открывает, как рыба, и создаётся впечатление, что ему воздуха не хватает. А Грунин уже вывод предлагает:
– Вот я и думаю, товарищ директор, может быть найти бы такое лекарство для нашего сторожа…
И снова заливается смехом собрание. Сторож не выдерживает, вскакивает с места, за ним скрипит дверь.
Примерно неделю эта весёлая история гуляет по деревне, и люди в лицах рассказывают, как выступал Грунин, и как крутился, точно ужаленный, сторож.
И сторож пришёл к управляющему отделением, попросил:
– На ферме хочу работать! Пошлите скотником…
Послали. И по сей день работает, и работает хорошо, старательно. Правду говорят: слово ранит, слово лечит. Надёжное лекарство избрал Иван Фёдорович!
Деревенский люд не терпит людей несостоятельных на слово, необязательных, отбывающих службу на работе вроде подёнщика. Знал я одного председателя сельсовета. Он многое забывал, и людские просьбы часто оставались гласом вопиющего в пустыне. И вот произошёл один случай…
Умер старейший депутат. Родственники покойного позвонили председателю, попросили:
– Вы уж, Михаил Михайлович, похлопочите насчёт музыки…
Председатель слушал рассеянно, от вопроса, как назойливой мухи отмахнулся:
– Вы хороните, а музыку мы потом пришлём…
Сказал машинально, а люди запомнили. И когда надо было высмеять порок чёрствости, вспоминали:
– Вы хороните, а музыка – потом… – и хохотали всласть.
А председатель тот больше года на работе не удержался.
Ушёл по собственному желанию. Не выдержал едких шуток про музыку. Вот уж поистине: говори, да не проговаривайся!
Колхозный бригадир, молодой, высокий, с пышной чёрной шевелюрой, а под клетчатым пиджаком – двумя буграми могучие плечи, и сам – точно из металла литой, какой-то цельный, что ли. Первые годы работал старательно, что называется, каждое слово на лету ловил.
Но вот потихоньку пришло уважение, слава, и стало у парня расти самомнение, научился ходить грудь колесом, и на каждое возражение – готовый ответ:
– Онучи хозяина не учат…
Поначалу колхозники делали вид, что не замечают этой метаморфозы, посмеивались, дескать, парень, как молодое вино, перебродит и успокоится, всё на своё место встанет. Главное – дело знает и за дело болеет, а что немного нос задирает – так, может быть, от молодости, от силы, что пиджак на плечах топорщит.
Ошиблись люди. Бригадир, свою незаменимость почувствовав, начал в рюмку заглядывать. Теперь на любой деревенской пирушке он первый гость, стакан как бы смущённо поднимает с присказкой своей: