— Делай, как ты считаешь нужным, — ответил ей Урос.
И хотя он был уверен, что ни голос, ни лицо не выдавали его суеверного страха, который преследовал его с самого начала этого важнейшего приключения его жизни, но ему показалось взгляд Радды прошел сквозь него насквозь, когда она, подняв глаза над огнем, посмотрела в его сторону.
Джат закрыла глаза и тихо проговорила:
— Гордость, которую чувствуешь в себе и других — не заменит дружбы. А жестокость и жизненная стойкость — не одно и то же.
— Это все? — спросил Урос.
Его голос звучал спокойно, но руки дрожали и он почувствовал облегчение, когда вновь посмотрев на него, старая женщина сказала:
— Думаю, что для тебя больше никаких предсказаний нет.
— А для меня? — спросил Мокки. — Что ты можешь предсказать мне, о бабушка такой великолепной обезьянки?
Не посмотрев на него и не пошевелившись, джат ответила:
— Простодушие не гарантия невиновности.
Урос пожал плечами:
— Зачем ты разговариваешь с ним? С таким же успехом можешь говорить с моим конем!
— Да… Твой конь… — тихо сказала старая джат. — Знаешь ли ты, что в своей гриве он несет нити ваших судеб?
Урос ничего не ответил, он чувствовал себя уставшим, словно каменным.
Но неожиданно Радда начала петь и от ее песни шла такая сила, что Урос наклонился вперед, к этой поющей женщине, стараясь не пропустить ни одного звука.
Словно по-волшебству, мелодия пронзила ночь и понеслась к небесам и его созвездиям. Дух одиночества, темнота и огонь оказались связанными этой песней. Никогда еще Урос не слышал ничего подобного. Он не чувствовал больше боли от сломанной ноги. Он оказался далеко-далеко отсюда, на крыльях этой песни он летел к небу, облакам и звездам.
Песня оборвалась так же внезапно, как и началась, и Урос ощутил себя посреди невыносимой пустоты. Он захотел повторить несколько строк, но понял, что Радда пела на совершенно неизвестном ему языке.
— Ты пела на русском? — спросил он ее.
— Нет, это был язык нашего народа, — ответила она, не поднимая взгляда от потухающих углей.
— Ты можешь перевести мне слова этой песни?
Женщина медленно повернулась к нему:
— Эта песня похожа на тебя. Песнь всадника, — и задумчиво добавила — Подожди, мне нужно немного времени.
Несколько минут было слышно только шум реки. Обезьянка стала почесываться, ее цепочка зазвенела, и тогда старая джат сказала:
— В переводе звучит, конечно, не так красиво, как на нашем языке.
— Ничего страшного, — ответил Урос. — Пусть даже так!
Почти не раскрывая губ, цыганка начала тихо, почти беззвучно напевать.
Но постепенно ее голос становился все сильней, все звонче, словно в нем появилась сила дикого горного потока и ветра.