— Я ничего не понимаю. Со мной не хотят говорить начистоту, — покачал головой Томас.
— Насколько я понимаю, среди твоих знакомых нет влиятельного политика, посла, высокопоставленного сотрудника Госдепа, правильно?
Томас обернулся настолько стремительно, посмотрел на Джима с такой мрачной злостью, что тот невольно отшатнулся и пробормотал:
— В чем дело? Я просто хотел…
— Знаю, — остановил его Томас, быстро взяв себя в руки. — Не бери в голову. Я подумал, что ты… — Пожав плечами, он увидел на лице священника выражение встревоженного удивления, улыбнулся и смущенно признался: — Моя жена, точнее бывшая, работает в Государственном департаменте. Она не слишком крупная фигура, и мы с ней не разговариваем, поэтому…
Джим заметно успокоился.
— Ты не хочешь связаться с ней по… этому поводу?
— Нет, — сказал Томас.
Он уже не улыбался, и Джим понял, что лучше не настаивать.
— А что насчет Девлина? — предложил он.
— Кого?
— Девлина. — Джим произнес эту фамилию как нечто само собой разумеющееся. — Сенатора Захария Девлина. Твой брат был с ним знаком.
— Сенатор Девлин? — недоверчиво переспросил Томас. — Тот самый республиканец, который выступает за семейные ценности и добивается обязательной молитвы в школах? Эд был с ним знаком?
— Они неоднократно встречались.
— Похоже, на тебя это не производит никакого впечатления.
— А должно?
— Ты же священник, — сказал Томас, и на его лицо вернулась улыбка.
— И что с того?
— Ничего, — бросил он. — Я просто подумал, что у вас, священнослужителей, с этим типом должно быть много общего.
Джим смерил его взглядом и заявил:
— По-моему, ты путаешь меня с Пэтом Робертсоном.[5]
— Виноват, ошибся, — пожал плечами Томас.
— Похоже, ты не слишком-то жалуешь священников, так? — спросил Джим.
— Как правило, — ощетинился Найт.
— Разумеется, присутствующие не в счет, — уточнил Джим.
— Да, конечно.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и казалось, что все идет к ссоре.
— Трудный выдался денек, — наконец произнес Джим. — Для нас обоих.
Он имел в виду не столько смерть Эда, сколько ее последствия, и Томас, не желая портить отношения из-за этого, только кивнул и вздохнул, гадая, почему он не может просто скорбеть по своему брату, так же как любой нормальный человек.
— Я готов чего-нибудь выпить, — сказал Джим. — А ты?
— Ладно, какая разница, черт побери, — пробурчал Томас.
Священник достал из шкафчика бутылку ирландского виски, плеснул по щедрой порции в две оббитые по краям кружки, протянул одну Томасу и сказал:
— С хрусталем у нас туговато. Хотелось бы списать это на иезуитский обет нищеты, но мы, приходские священники, берем все, что предлагают. Просто сейчас нам мало что предлагают.