— Я об этом не думал.
— Дети учат их потом в школах. Их спрашивают: «Кто так грустно настроил поэта?»
От восторга у Станислауса по спине побежали мурашки. Неужели его искусство так высоко ценится в этом доме? Фрау Пешель аккуратно взбила диванную подушку. Очень шумно! Папаша Пешель нахмурился.
— Может ли быть, что когда-нибудь на этот вопрос последует ответ, что наша дочь была причиной этой грусти?
Фрау Пешель вышла из комнаты. За дверью ее опять одолел тот же вызывающий кашель. Господин Пешель постучал пальцем о стоявшую на платяном шкафу шляпную коробку, где хранился его цилиндр.
— Когда мужчины говорят о поэзии, лучше, чтобы женщин при этом не было. Женщины, как правило, лишены поэтической жилки, — сказал он.
Заочный учитель немецкого языка ответил Станислаусу: все, мол, хорошо и прекрасно, но собственное поэтическое творчество сейчас не входит в учебный план. Быть может, оно понадобится позднее, когда по курсу потребуется уяснить себе понятия метрики и ритма. Теперь же его ученику следует раскрыть патриотические мотивы в «Битве в Тевтобургском лесу». Пора прислать работу на эту тему.
Так шло лето. Станислаус изучал процесс обращения крахмала и углекислоты в клеточках зеленых листьев на деревьях. О Лилиан он думал больше, чем это могло пойти на пользу его занятиям науками, и занимался ими только для того, чтобы скоротать время от одного семейного вечера до другого. Лилиан, кудрявая и доверчивая, так и льнула к нему. Она удивительно хорошо пахла и удивительно быстро прижимала свою кудрявую голову к его плечу, когда провожала до дверей после тихих вечеров за семейным столом. Он целовал ее в лоб и мечтал встретиться с ней один на один в парке. Он попросил ее об этом. Она ответила:
— Спросите у папы и мамы.
Ей было двадцать лет, но она, видно, была еще ребенком. Станислаус решил попросить разрешения у господина Пешеля погулять с его дочерью, и эта мысль рассмешила его.
В один из семейных вечеров папаша Пешель принял весьма таинственный вид. Дверь из столовой он запер на задвижку. Потом, перебрав несколько ключей, открыл один из ящиков комода. Станислаус беспокойно ерзал на семейном диване. Неужели ему дадут сейчас коммунистические книги? Пешель сгреб в сторону кучу старых чулок и растрепанные кудельки шерсти. Показалась затейливо раскрашенная папка. Канарейка возбужденно чирикала, а большие стоячие часы рассекали время. Папаша Пешель прислушался к тому, что делается на кухне, долго вертел регуляторы радиоприемника, пока не загремела солдатская песня «Скачут синие драгуны», постучал согнутым безымянным пальцем по крышке швейной машины и кивнул сам себе, твердо зная, что он сейчас скажет.