Поначалу возмущает устойчивость расхожего предрассудка, дескать, куда ж деваться бедолагам, не умеющим выигрывать, равнодушным к большим деньгам, пренебрегающим карьерой, не расположенным к браку, больно обжегшимся при попытках разжигать чужие костры… Но с течением времени соглашаешься: да, правда, монастырь – приют для неудачников. Впрочем и Господь наш, как давно замечено, потерпел, с точки зрения преуспевающего обывателя, беспримерный жизненный крах: ничего не нажил, дома не построил, сына не родил, деревьев не сажал, семьи не имел, никем не понят, всеми предан, позорно убит.
Но все-таки, где радость и веселье [678], где покой, удобное ярмо, легкое бремя [679]? Чистое благородство христианства, прекрасные порывы духовной жажды повседневно одолеваются низостью, телесностью, готовностью к измене ради вещей суетных и ложных. Руководства по аскетике рекомендуют неустанно бороться с тиранством плоти, понуждать себя, мужественно вести кровавую схватку, употреблять жесткие ограничения, в постоянном напряжении души попирая грех, подавляя телесные и душевные страсти усилием воли. Так, будущий архиепископ Феодор (Поздеевский) в своей диссертации по аскетике обвиняя богоискателей в «слабости воли перед высотой нравственных требований христианства, воли расшатанной, расслабленной, не привыкшей руководиться каким-либо определенным принципом, а только увлечением минуты», предлагал «перевоспитывать порочную волю» путем «стеснительного режима и ограничений», коим подвергают «детей и разного рода преступников» [680].
Сколько бедных грешников, получая такой совет, окончательно сникают, хорошо зная о себе, по анекдоту: сила – вроде есть, воля – вроде есть, а силы воли нет…Что ж, тренировать ее, спать на гвоздях, как Рахметов? Или учиться у мудрецов Востока, сулящих всего за пять лет употребления нехитрых ритуалов, медитаций и правильной диеты упорядочить душевный хаос, подчинив его рассудку: поступай правильно, храни чистоту помыслов, укрепляй характер, уменьшай потребности, держись простоты, и избежишь неприятностей, придешь к гармонии, а значит, к абсолютному улучшению качества жизни [681].
Но демагогические обещания йогов подразумевают рационализацию, несовместимую с живой реальностью. Какая стерильная тоска воцарилась бы в мире, научись человек действительно управлять эмоциями и согласись сузить себя до предсказуемых, аккуратно дозированных чувств и заранее обдуманных, выверенных, безупречных поступков!
Притом опираются опять-таки на аутотренинг, жесткую дисциплину и строгий самоконтроль, совершенно не учитывая прискорбного моего слюнтяйства, мягкотелости и полного банкротства воли; во мне не находится ничего, поднимающего ввысь, и, вероятно, каждый удостоверен пестрым жизненным опытом в безнадежности попыток самому вытаскивать себя из трясины; в том-то и дело, потому и взыскуем Спасителя: аще убо вера, яже в Тя, спасает отчаянныя, се верую, спаси мя….