Мы с Финном замешкались на длинной тропе, что спускается к пляжу. Земля под нашими ногами неровная, она изрыта копытами лошадей, которых уже свели вниз. Финн хмурится, глядя на все это сборище людей и животных. Но мои глаза уже замечают вдали лошадь, мчащуюся галопом по краю отступающей воды. Она ярко-красная, как свежая кровь, и на ее спине низко пригнулась маленькая темная фигурка. Копыта лошади с каждым ударом поднимают фонтаны воды.
Вид этой стремительно несущейся лошади, невообразимо быстрой, вытягивающейся в воздухе, настолько прекрасен, что у меня перехватывает дыхание.
— А вон ту как будто слепили из двух разных лошадей, — говорит Финн.
Его замечание вынуждает меня оторвать взгляд от красной лошади и перевести его ближе к утесам.
— Она просто пегая, — говорю я Финну.
Кобыла, на которую он показывает, снежно-белая с большими черными пятнами. Возле холки у нее черное пятно поменьше, очертаниями оно напоминает кровоточащее сердце. Коротышка в шляпе-котелке, похожий на гнома, водит ее в сторонке от остальных.
— Она просто пегая, — передразнивает меня Финн.
Я шлепаю его по затылку и снова поворачиваюсь в сторону красной лошади и ее всадника, но они уже исчезли.
Я почему-то огорчаюсь.
— Давай спустимся на берег, — говорю я.
— А что, сегодня все там, внизу? — спрашивает Финн.
— Похоже на то.
— А как ты собираешься раздобыть лошадь?
Поскольку у меня нет убедительного ответа, вопрос меня раздражает. И я еще сильнее раздражаюсь, когда замечаю, что мы с Финном стоим в абсолютно одинаковой позе. Непонятно, то ли это я стою так, как он, то ли он — так, как я. Я вытаскиваю руки из карманов и рявкаю:
— Сегодня что, день загадок? Ты собираешься без конца задавать мне вопросы?
Финн растягивает губы, его брови сдвигаются к переносице, соединяясь в сплошную линию. Он очень мило выглядит с этим выражением, хотя я и не слишком понимаю, что оно означает. Когда он был маленьким, мама называла его лягушонком как раз из-за этой гримасы. Но теперь, когда ему уже время от времени приходится бриться, он не слишком похож на амфибию.
Как бы то ни было, он строит лягушачью гримасу и бочком-бочком подбирается к толпе. Я еще секунду сомневаюсь, следовать ли мне за ним, но тут вдруг меня прижимает к земле пронзительный вопль.
Это пегая кобыла. Она отделилась от остальных и оглядывается — то ли на других лошадей, то ли на море. Ее голова закинута назад, но она не ржет. Она кричит.
Ее оглушительный крик несется по ветру, заглушая шум волн, шум толпы. Это вой древнего хищника. И это не имеет ничего общего с теми звуками, которые способны издавать обыкновенные лошади.