Увидев меня, арестанты припали к решетке, стали что-то спрашивать на разных языках, тыкали в меня пальцами и белозубо улыбались. Было ощущение, что я нахожусь в зоопарке в качестве экспоната, а меня, как невиданного зверя, изучает оголтелая толпа.
Так оно и было на самом деле — меня изучали, эти дикие люди никогда не видели русского в своей арабской тюрьме. Но по природе я был оптимист и решил не обращать на этих безмозглых ублюдков особого внимания.
«А что значит, они меня изучают? — подумал я. — Это я их изучаю, только пальцем в них не тыкаю, а рожи-то, рожи — самые что ни на есть премерзкие».
Вдруг мне на минуту сделалось страшно:
«А вдруг вырвутся они из своего заточения да доберутся до меня! И что тогда?»
Но сразу отогнал эту мысль — решетки толстые, засовы надежные, да и вроде как защищен от них в своей камере.
Массовое кривляние отвратных рож продолжалось еще минут тридцать. Наконец, за ними пришли, попарно сковали наручниками и увели.
После мужиков во дворик привели представительниц прекрасного пола, которые до сего томились по соседству. Их было не больше дюжины, но зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Жирные потные тетки неопределенного возраста, со свалявшимися на голове волосами, густо покрыты грязью и синяками. Всех разглядеть не удалось, так как лица были прикрыты платками. Женщин в них выдавали арбузные груди да следы чудом сохранившейся косметики. Да, вряд ли б эти дамочки вдохновили поэта. Девицы не избежали участи сильной половины человечества. Их хрупкие запястья поместили в наручники и гуськом, попарно увели в небытие.
Похоже, на все КПЗ я остался один. За мной никто не шел, я начал нервничать. Позвал охранника, пытался на пальцах объяснить, что хочу позвонить консулу, но, видимо, он не понял меня или сделал вид, что не понял. Что-то ответил на трех языках, но ни в одном я не был силен. Да, учить надо было языки в свое время, авось сейчас бы пригодилось.
Дабы избежать пролежней и переохлаждения от лежания на каменном полу, я начал ходить по камере — три шага вперед, три назад. Принесли пищу — длинную булку, в Тунисе именуемую «багет», разрезанную вдоль и напичканную перцем, жареным картофелем и оливками с косточками. Такой вот арабский бутерброд. От еды я категорически отказался.
— Я требую консула и объяснений, за что меня задержали! — заявил я на русском языке. — Пока не выполнят мои требования, к еде не притронусь! Так и передайте вашему начальству!
Свою речь дополнил активной жестикуляцией. Дежурный с интересом посмотрел на меня, положил багет в пластиковый пакет и повесил на решетку моей камеры. Развернулся и ушел. Я весь дрожал от негодования, картины страшной мести одна за другой, сменяя друг друга, вихрем проносились в голове. Но время шло, а ничего не менялось. КПЗ работало в своем прежнем режиме. Вчерашние дубаки сменились, новые, узнав, что сидит россиянин, пытались поговорить со мной. Но наткнувшись на непреодолимый языковой барьер, теряли интерес.