Ну, встряхнул я его,
эдак повежливее, чтоб, значит, орательность-поджигательность призаткнуть и
говорю ему, что насчёт медали беспокоиться не надо, есть она у меня, и как раз
"за усердие", в пятом годе дадена вместе с "Георгием". В
общем, скоко было во мне усердия, стоко и приложил его тогда, чтоб, значит,
поджигательность-орательность призаткнуть, и про мученицу Татьяну лучше б
призаткнуться вам, ваше превосходительство, никакая она вашей бражке не
покровительница, не может она покровительствовать вашим
орательно-поджигательным безобразиям, и мой святой, имя которого ношу, Савва
Сербский, сегодня и его день – тоже против... И вообще, говорю, отцепить вас
надо от сегодняшнего дня, хотя вот прицеплять вас некуда, каждый ведь день –
память какого-нибудь святого, нельзя святых обижать вашим прицеплением. Ну, тут
он в обиду впёрся, меня отпихнуть пытался: "Фамилия? Смирно!" – орёт,
токо теперь уже не чтоб медаль выдать, а чтоб нажалиться на меня начальству и
за можай угнать. Я говорю, фамилия моя Мертиев, тоже святой сегодняшний,
мученик палестинский, Мертий, да тебе, видать, о том неведомо, ну а коли
отпихнёшь меня, плохо тебе будет, опять в сугроб сядешь и уж не выберешься...
Ну, отволок его назад, допивать – наше дело такое... Сегодня опять его видел,
токо смурной какой-то... А когда отволакивал его тогда, он удивляться начал,
чего это я ему всё про святых долдоню, так и сказал – долдоню, а ещё
проф-фессор! Ну, а я и говорю, как же не долдонить, кругом нас они, Святая
Русь, ведь и Татьяна наша, опять же... А он ка-ак вздыбится:
– Ты! – орёт, –
Татьянушку не трожь! Она не из числа святош, она – символ!
Ну, тут я и отпустил
его, как услыхал про "символ" – растерялся, а он, понятно дело, сел в
сугроб, без опоры-то, и давай мне долдонить, что, мол, не в церкву надо ходить,
а, значит, книжки ихние профессорские читать, в них, мол, правда жизни и дорога
в это... в царство разума и свободы, тьфу, прости, Господи. Нет уж, говорю,
топай сам по энтой дорожке и гори в энтом своём царстве на дровишках разума и
свободы, а моя дороженька – через церкву в Небесное Царство.
– Эх, – вздохнул
молодой, – и где оно, Царство это, пощупать бы!
– Эх, а и гнили в вас,
молодых!.. По-щу-пать!.. Щупалы отсохнут. Щупай бабу свою.
– А ты не задавайся,
Савва Петрович, попа-проповедника из себя не корчь, сам ведь не знаешь, где
оно.
– Не знаю. И знать того
не надобно. Веровать надобно, что есть оно, с нас и довольно. Нешто можно к
Господу Богу с вопросами приступать? Всё Им нам сказано, всё расписано, а чего
вместить не можем – на веру принимай и вопросов не задавай, вопросы пусть вон
профессора задают. Всё-то им разъяснить надо, всё-то им понять надо. А уж коль
понять не можешь, что понять не всё можешь, то или дурак, или профессор. А я –
городовой! Родитель мой, Пётр Мертиевич, отучил меня хворостиной вопросы
задавать, и очень я ему за это благодарен. И дедушка мой, кому я фамилией
обязан, так же хворостинку свою к сему моему месту приложил.