"Да как же это так,
да как же теперь?!" – заколыхалось вдруг в сознании довеском к дрожи. Этим
криком кричали его глаза, обращаясь к Лику на иконе, когда он одним из последних
прикладывался к Ней. И после этого вдруг почувствовал утешение. И только теперь
понял, что оно значит, доселе он такого не испытывал. "Да, впереди теперь
одни скорби и ужас, но утешься и успокойся. Я с тобой, коли ты не трус, не
изменник, не обманщик, коли ты верен долгу до конца, претерпи же до конца, и
врата в Царство Сына Моего – открыты пред тобою..."
Ещё месяц рядовой Савва
был при Ставке, которую он уже не воспринимал как Ставку. И через месяц он
прощался с Ней, с Чудотворной Защитницей фронта. Её увозили с фронта за
ненадобностью, не было больше фронта, не было державы, которую надо защищать,
не было народа, который бы просил об этом, никто не стоял перед Ней по ночам в
молитвенном порыве. Рядовой Савва вспомнил, что, когда он стоял в Успенском Соборе,
казалось, что Она смотрит на всех сразу, что и было на самом деле. Когда Её
грузили в вагон для отправки с фронта, Она не смотрела ни на кого...
В Царское Село рядовой
Савва прибыл с назначением в караульные солдаты, караулить арестованную семью
"полковника Николая Романова". Так значилось в назначении. С ним
прибыло ещё несколько человек, отпетых негодяев и подонков. Они сменили караул
предыдущий, негодяйство которого сходило на нет из-за общения с семьёй
"полковника Романова". Требовалась свежая негодяйская кровь. Рядовой
Савва попал в эту компанию благодаря усердной молитве перед своим образком,
подарком Татьяны-дарительницы.
– Здорово, полковник! –
рявкнул один из вновь прибывших. Остальные караульщики заржали, перемежая гогот
похабщиной и матерщиной. Тот, к кому они обращались, копал лопатой огород, не
видя и не слыша вновь прибывших. Напротив него сидела в коляске его супруга и с
тихой радостью улыбалась ему. Матерщина и похабщина караульных усилились, но
всё осталось, как и было. Один из новичков прервал ржанье и сказал:
– Дай ему волю, он всех
нас, всю Рассею обратно перелопатит.
А рядовой Савва сказал:
– Да ему надо памятник
золотой ставить.
– Чив-во?! –
всколыхнулся один из вновь прибывших. – Это Кровавому-то?
– Крови на нём не боле,
чем у тебя мозгов. А памятник за то, что двадцать два года управлял такими
сволочами, как мы.
Не слушая ответной
реакции, рядовой Савва смотрел на лицо сидящей в коляске. Оно выражало только
одно – бесконечную любовь к тому, кто в нескольких шагах от неё сосредоточенно
работал лопатой. И желание и готовность разделить с ним всё, что бы с ним ни
случилось. Нет в мире той ругательной грязи, какую не вылили бы на неё всякие
агитаторы, "члены комитетов", думские оратели, глаголом
сердцеподжигатели, шаставшие безнаказанно среди солдат. Одного такого орателя
штыком в своё время пропорол рядовой Савва. И вот теперь впервые он видел её.
"Чужеземка", "властная", "истеричная" – как
представляли её оратели, имевшая всё и всё потерявшая, потерявшая из-за того,
кто перед ней сейчас, обматерённый и униженный, огород копает. Как же она
должна б ненавидеть его!.. А рядовой Савва видел в её глазах только одно –
любовь. И ещё: рядовой Савва отчётливо видел, что оба супруга действительно не
воспринимают направленную на них брань. Они не демонстрируют это, от них в
самом деле отскакивает вся чернота во зле лежащего мира. В них в самом деле нет
обид, и они ни на кого не держат зла. И тут рядовой Савва почувствовал, что его
начинает сотрясать та самая дрожь, что напала на него в Троицком Соборе в
Ставке, и он начал понимать, в чём грандиозность и ужас события, при котором он
присутствовал. И на тот безмолвный его выкрик-вопрос Лику на иконе ответ теперь
виделся и слышался, ответ для разума, ответ без утешения и успокоения:
"Да, вам Сыном Моим было оказано грандиозное и страшное доверие. Вашему
государству, которое вы сами называли святым, дому Моему! Над вами было
поставлено властвовать святое семейство. Вот они сейчас перед тобой, смотри и
виждь! И ещё это было испытание. "Как птица птенцов, хотел собрать Я
вас..." От вас нужно было только одно: вольное и безоговорочное
подчинение. Загонять вас плёткой, давить на вас святое семейство на будет. Вы –
званые! Но вы – не захотели..."