– Увы, пил горькую. Да
как еще пил, – подтвердил с унылым вздохом монах, кланяясь Дронову, – и печать
онова на лице ношу.
– Да что это вы, –
смутился поручик, – я и не подумал ничего.
– Подумали, вижу –
подумали, и не ошиблись. И так меня, батюшка, зеленый змий обволок уже, что
просто пропадал. А ведь я в иерейском сане. Вспомнить страшно, литургию ведь,
прости Господи, служил на ногах еле стоя, – монах с тем же вздохом
перекрестился. – И вот приходит однажды ко мне после очередной похмельной
литургии старец Спиридон да и говорит: "Пойдем-ка, брат Агафангел,
монастырь строить". "Да какой же, – говорю, – я Агафангел, Михаил
я". А он и говорит: "Никакой ты не Михаил, а Агафангел". Вдов я
был, деток Господь давно прибрал, пошел я за ним, с тех пор вот лицезрю всю
мерзость окаянства своего и ужасаюсь. Страшно мне, батюшка, не представите как.
– Чего ж страшного тут?
– поручик вспомнил свои слова, недавно сказанные Оле-маленькой.
– За себя страшно,
батюшка, а здесь-то за себя еще страшнее, чем там, за стеной этой. Здесь всю
бездну падения моего вижу, и вижу, что сил никаких нет из бездны выбраться,
одна надежа на молитвы отца Спиридона. Иногда так подступит... ох, прям
отчаяние находит, и вдруг отпустит – знать, молитва отца Спиридона дошла, –
Агафангел поднял голову вверх и перекрестился. – Гляжу вот на кресты и о том
думаю, что и я скоро под таким же крестом лягу.
– А вы знаете, кто где
лежит?
– А как же, всего-то
пять десятков покойничков, чего ж тут. Вот, под этим вот крестиком лежит раб
Божий схимонах Иоанн, из артистов.
– Из артистов?
– Да, знаменит был,
мирское имя вот забыл, но – знамени-ит! А вот и вспомнил – Саул Суховеев, так
его прозывали.
– Суховеев?! Здесь?!
– А чего вы изумляетесь?
– Да как же... А мы еще
думали, куда пропал. Вообще-то все подумали, что где-нибудь утонул пьяный.
– Отец Спиридон к нему
первому пришел, меня – окаянного – не считая. Первым он и преставился. Прямо с
постели пьяненького его отец Спиридон поднял. А тот прямо и заплакал вдруг:
"Пропадаю, говорит, отец". Спьяну оно, бывает, нападает такое,
всплакнуть вдруг хочется. Я еще подумал, грешным делом, – и куда его такого? И
даже удовольствие чувствовал, что вот человека вижу, что ниже меня пал.
А отец Спиридон и говорит:
да, говорит, не пропадаешь, а совсем пропал, для этого мира пропал – для
горнего мира найтись должен. А он, артистик-то, собачонкой побежал за отцом
Спиридоном и даже такие слова шептал: "Спаси меня, святой отец". А
ведь вся Россия знала его, легенды какие про него ходили, какие кутежи, какие
скандалы. У такого же страстного да безумного, как сам, ротмистра Волынского
жену отбил, в срам ввел да еще и ославил при всем обществе. Да и я, если
сказать... к скандалу сему, так сказать, руку приложил. Жена эта тоже здесь
сейчас. На людях подрались они с ротмистром. Ротмистр бурей бушевал: тебя,
кричал, плебейская собака, на дуэль срамно вызывать, я тебе просто хребет
сломаю. Ну и артист наш в долгу не остался, ужас что было. А вот и бывшего
нашего ротмистра крестик, раба Божия инока Василия.