– Ничего не случилось,
Феденька, – чужим голосом и не глядя ему в глаза отвечала Груня.
– Ты зачем туда ходишь?
Их сиятельство знает?
– Моего работодателя не
касается, куда я хожу в свободное от работы время, я свободный человек в
свободном государстве. Ясно тебе, приказчик?
– Ой! – Федя едва не
сел, где стоял, от таких слов и, главное, от тона, каким они были сказаны. –
Как ты... приказчик? Грушенька, да любишь ли ты меня? Ты ж невеста мне.
– Погоди, Федя, погоди
сейчас с этим, – Груня потерла виски, поправила платок и взгляд ее смягчился.
– Да что ж годить-то,
Грушенька, оно хоть и дикое время, да ну и плевать, Красная горка не за горами.
Грушенька, меня ведь отец Клавдий просил привести тебя. Что ты так смотришь,
Грушенька, он сам по себе велел.
– Велел? – усмехнулась
Груня, – Ну что ж, раз велел, пойдем сходим, господин приказчик.
– Да что ж ты меня так
называешь, Грушенька?
– Ну а кто ж ты есть,
Феденька, ведь ты приказчик? И господин же, не товарищ.
– Что это ты, Груня? Не
поймешь тебя, что ты сказать хочешь. Я человек и я люблю тебя.
– Нет, Федя, ты сначала
приказчик, а потом уж все остальное. И то, что любишь, – тоже потом.
– Как это? Что
"потом", Грунюшка? – совсем встал в тупик Федя.
– Твое приказчичье бытие
– вот начало, а "люблю" твое – оно вторично от твоего бытия.
Федя открыл рот и
испуганно-оторопело замигал.
– Ну, идем, что ли, к
твоему Клавдию, – покровительственно ухмыляясь, сказала Груня.
– К моему?!
На это Груня ничего не
ответила, отвела в сторону глаза и двинулась, обойдя его, к храму. Федя зашагал
следом, не отрывая потрясенного взгляда от невесты.
Храм был полупустой.
Служба уже давно кончилась, последние задержавшиеся прихожане прикладывались к
иконам и крестясь выходили. Отец Клавдий увидал вошедших Груню и Федю и
неторопливым, степенным шагом направился к ним. Груня стояла около сводчатой
колонны, на которой висела большая икона "Всех скорбящих Радость".
Она прицепилась новым своим давящим взглядом к глазам Богородицы и будто не
замечала подошедшего отца Клавдия, так и стояла, не шевелясь и не отводя глаз
от иконы. Наконец отец Клавдий сам оборотился к образу и сказал.
– Да, дивно выписан
лик... Что ж ты не смотришь на меня, Груня, что не здороваешься?
– Дивно выписан... –
хрипло отозвалась Груня. Федя ужаснулся ее голосу. – Бессловесные, покорные
рабы у ног своей Госпожи. – Разве бессловесные, Груня?
– Да... словесные.
"Ты нам помоги, на Тебя надеемся... Твои бо есть мы рабы..." – вот и
все слова этих словесных, – Груня кивнула головой на икону.
– Ты свои ли слова
говоришь, Грунюшка?