Не зря выла ее душа.
Агарков нашел князя Ивана Григорьича, нашел в доме генерала Аретьева, убитого в
весеннем наступлении на германцев. Вдова Анна Андреевна, на глазах которой
вырос Иван Григорьич, любившая его как родного, решительно воспротивилась уходу
его:
– И их не спасешь, Иван,
и себя погубишь. Да не могут же они стариков ни за что расстрелять! Пугают.
– Нет, Анна Андреевна,
не пугают, – сказал князь. – Я думаю, наш наблюдатель жизни это подтвердит. Как
наблюдается, Андрей Ананьич?
– Перестань, Иван. Зубоскальство
не твой стиль. Я с тобой.
– Нет уж, я один. Все
будет в порядке, Андрей Ананьич, вы мне только помешаете. Хочу, чтоб наблюдения
ваши продолжились. Думаю, впереди уйма интересного.
Вздохнул Агарков и
сказал:
– Я, пока сюда брел, вот
чего придумал: совершеннейший вздор, будто поступку человека предшествует
какой-то там историзм, будто он вытекает из чего-то. Мгновенное решение воли –
вот вам и поступок.
– Но это ничего не
объясняет, – сказала вдова.
– А ничего и не надо
объяснять, я наблюдатель, а не объяснитель. Зато это предостерегает – жди от
человека всего чего угодно.
– Болтун ты, Андрей, –
проворчала вдова.
Без Груни потерявшие
бдительность, расслабившиеся орлы ее, засадники, смяты были и обезврежены в
течение минуты. Лучше всего отделались двое с винтовками у дверей – всего лишь
беспамятством от удара кулаком по голове, остальные четверо по пуле получили и
даже толком удивиться не успели. Груне же, заставшей только картину разгрома,
скрежетать зубами осталось, проклинать Рогова и неотвратимость обстоятельств и
ждать новой встречи с князем.
А тот вез к вдове
Аретьева своих домашних в семейном экипаже, в который запряжен был его верный
серый Султан. Один раз остановили: кто такие, куда? Какой документ имеете? Иван
Григорьич слез и предъявил свои кулаки. Потом ехал и чувствовал спиной взгляд
старого князя, как бы говоривший свое всегдашнее: "А все-таки груб ты,
Иван..." Так счастливо освобождены были первые заложники новой власти в
Москве.
Вторым не повезло: они
тоже были собраны Груней, и хоть не было там родни Ивана Григорьича, дело с
ними она довела до конца. Не была убрана от снега Лубянская площадь, как то
требовала новая власть, а убирать должно было буржуйско-дворянскокупеческое
отребье, и объявленный заранее приговор на случай невыполнения задания был
приведен в исполнение. Быть может, с расстрелом и подождали бы, да опять
обстоятельство непредсказуемое подогнало – жизнь опять столкнула Груню с Федей.
Тот сразу узнал свою бывшую невесту. Покачал печально головой и ничего не сказал,
смотрел только юродствующе. Чтото изменилось в нем, не тот стоял перед ней
Федя, которого она видела последний раз в храме. И очень эта перемена не
понравилась Груне.