— Ишь ты, и есть такой
фонарик? — недоверчиво скривился Федюшка.
— Есть, его можно в душе
зажечь, коли очень захочешь.
— А ты его имеешь?
— Да. И ты в его свете
очень мрачно выглядишь. Ведь заврался ты, гора лжи от одного тебя на несколько
вершков выросла.
— Это что за гора такая
и почему это от меня она выросла? — обиженно спросил Федюшка, но весь покраснел
и глаза потупил,
— А вон она гора, гляди,
— сказал Федюшкин брат, и увидел Федюшка, что на том месте, где недавно
благоухала переполненная благодатью райская долина, высилась бугорчатая серая
гора с тупой вершиной. Гора дышала и непрерывно росла и ввысь, и вширь. Пасть
ей приделать — и ни дать ни взять получился бы пупырчатый Грех огромных
размеров. Гора висела на воздухе, и под ней копошилось множество народа,
совершенно эту гору не замечавшего. Пригляделся Федюшка, и оказалось, что гора
вовсе не висит, а покоится на плечах людей с ослепительно сияющими глазами. Их
было всего-то ничего и все со скорбно-сосредоточенными лицами, они молча
взирали на миллионные толпы копошащихся.
— Ведь раздавит гора!
Сейчас всех раздавит! — закричал Федюшка. — Не выдержат они. — Он испытывал
сейчас такой же страх, какой напал на него, когда он оказался в черных дырах
Смерти. Он как бы раздвоился, один он стоял рядом с братом-уродом и орал: «Раздавит
гора», а второй находился там, среди тех, кто копошится под горой, обманывая по
пустякам и по большому счету и ближнего и дальнего. И тот Федюшка, что орал,
очень испугался за того себя, под горой, что раздавит его растущая гора лжи.
— Не раздавит, они
выдержат, — тихо сказал братик, — они святые, они все выдержат.
— Так значит, и врать
можно продолжать, раз выдержат? — услышал в себе Федюшка голос своего
повелителя «хочу». И хоть на сей раз тихо он сказал, но брат услыхал его. Он
укоризненно глянул на Федюшку и сказал:
— Что ж, продолжай, коли
воля твоя такая. А ты уже забыл, как стоял ты на берегу лазурного моря и дышал
благодатью?
Вопрос брата всколыхнул
в Федюшке память о недавнем блаженстве. Да как всколыхнул! Стало так мучительно
горько, что благодати нет, что она потеряна, что вновь заполыхало-запрыгало
перед ним страшное «НИКОГДА», никогда она не вернется, она потеряна навсегда.
От этого «НАВСЕГДА» такая жуть его охватила, что в пору было завыть от горя.
— Да, на земле больше
Царства Божия нет, — сказал Федюшкин брат, — а на небесах есть. Хочешь туда?
— Хочу! — вскрикнул
Федюшка. Многоголосое эхо, отраженное от горы лжи, ответило ему.
— А вон и воротца туда,
вон гляди.
И Федюшка действительно
увидал маленькие золотые воротца, скорее даже узкую и низкую калитку в заборе,
составленном из роскошных цветов и буйной зелени. Воротца были открыты, и
сквозь них виделся кусочек синего неба и синего моря с белыми барашками волн.
Федюшка рванулся туда, будто его подхлестнули. Вот уже рядом воротца. И тут вдруг
необыкновенной силы боль ударила его по спине — не пролезал Федюшка в воротца,
не пускало его что-то сверху и с боков.