Едва не пустили их с
мамой к нему при последнем посещении. Но Зоину маму невозможно было куда-то не
пустить, если она туда шла. Стоявшую на пути размалеванную развязную девку в
белом халате она просто опрокинула своей рукой.
– Да он агрессивен стал!
Мне сам главврач запретил пускать! – закричала опрокинутая.
Зоина мама остановилась,
обернулась:
– А когда – тебя! к отцу
твоему вот так не пустят?
– Да я лучше отравлю
его, чем сюда сдам! – закричала та в ответ. – И вообще, нас скоро закроют. Не
на что их больше содержать.
– А на что есть – вы
разворовываете, – рявкнула мама.
– Да, – уже тихо и
спокойно подтвердила опрокинутая. – И твоей дочурке тебя, когда ты будешь вот
такая, некуда будет определять!.. – Зоя тогда (она и сама не понимала, почему)
вдруг заплакала. Она никуда не собиралась маму определять и вообще не понимала,
что это такое " определять".
Дедушка Долой, не мигая,
глядел в живот маме, словно в телевизор и время от времени шевелил губами,
будто букву "у" произносил. И совсем не реагировал на звук. Зоя даже
испугалась его. Зоина же мама, поглядев на него немного, развернулась и в
мрачной задумчивости пошла назад, потом побежала. Едва поспевала за ней
заплаканная Зоя.
На следующий день на
дверях Дома престарелых была пришпилена картина, на большом ватмане писанная:
худой, небритый, со впалыми щеками и выпученными глазищами старик в линялой
майке и пижамных штанах, жалобно простирал руки к проходящим мимо и взывал
отчаянным взглядом: "И ты станешь таким же, не смейся над ветераном, лучше
пожертвуй денег для него!" – так было написано внизу плаката. Мама была
художником-монументалистом-плакатистом, а также еще и скульптором, владела
своим ремеслом великолепно. У пришпиленного плаката сразу собралась толпа и не
иссякала до тех пор, пока плакат не сорвала милиция.
Старый мамин приятель,
бывший идеологический направитель, а ныне банкир и бизнесмен, смеясь, говорил
ей так:
– Сашенька, над той
образиной, что ты изобразила, смеяться никто не будет и денег для него никто не
даст. Глядя на нее хочется заплакать и убежать.
– Однако, стояли и
смотрели!
– Сашенька, она же еще и
притягивает. Жуть от нее очаровательная веет... Сашенька, ну тебе столько
предложений, чего ты дурака валяешь? Банк "Таллерреал" только твою лепнину
на потолке хочет.
– Не дождетесь.
– Да там те же люди,
которым ты уже лепила в Госплане, еще тогда, когда он был.
– Это уже не те люди...
Ненавижу!..
– Эти люди всегда те,
Сашенька, эх...
– И нечего
"эхать", – взорвалась тут мама. – Не вы ли... не ты ли причастен к
тому, что так переэхалось?! Не ты ли гонял по телевизору на Пасху всякую
рок-эстраду?