– Я. И, по-моему, очень
неплохое гоняние было.
– По-моему, тоже. Так
чего ж ты теперь всю эту ночь Пасхальную службу гоняешь?! Не твоими ли
деньгами, вон, храм Христа Спасителя строят?!
– Моими. Потом моими же
и ломать будут, ха-ха-ха!
В ответ на это
"ха-ха-ха!" Зоина мама крепко выругалась, крепко схватила Зою и почти
побежала прочь.
Все, кто знал Зоину
маму, говорили про нее, что она сознательная неудачница. Все ее
картины-скульптуры нравились всем, но были не нужны никому. Во всех ее
творениях присутствовало всегда нечто такое, что было чуждо текущему времени, а
все люди, текущие по времени, всегда боятся того, что мешает их текучести.
"А куда течем?» – этот
вопрос мама себе никогда не задавала, потому что она была раба своей идеи.
Своим ремеслом, всем сердцем своим, всей душой своей она служила своей идее, а
куда при этом свернет время, ей было совершенно все равно. Идея же – всеобщее
равенство, братство и счастье. Но ее плакаты приводили в ужас тех, для кого они
предназначались, и были смешны тем, против кого были направлены.
Однажды, давно уже,
когда она еще общалась со своей мамой, Зоиной бабушкой, та, войдя к маме в
комнату, сумки выронила и закрестилась в испуге, увидав законченную мамину
работу: на громадном, в пол-стены щите яркими красками, смачно, выпукло, броско
пялилась на зрителя невозможно гадкая морда – злобная, грязная и испуганная. От
тонкой, в три кадыка шеи сразу начинались руки, которые волокли необъятных
размеров мешок, переполненный, видимо, фрукто-овощной смесью, потому что именно
она вываливалась из мешка. Внизу плаката красовалась кровавая надпись: "У
себя воруешь!"
– Сашенька, ну это ж
прямо бес, – сказала тогда бабушка.
– Он хуже, он – вор! –
отрезала мама.
– Но хоть и вор, однако
же – человек, а от него аж – ну точно серой пахнет. И смотреть страшно.
– И хорошо, что страшно.
Заткни нос и смотри. Твой Боженька тоже ведь воровать не велит.
– Как "тоже"?
– изумилась бабушка. – Все, что есть, – все от Него.
– А что толку-то? Что,
крещеные твои не воруют?!
– Воруют, и именно мои.
Ты, например.
– Я?! – мама яростно
задохнулась. – Я?!!!
– Ты, ты. В школе
математику все время списывала? Значит, воровала.
– Да ты в самом деле что
ли рехнулась?! – Зоина мама ни с кем не церемонилась, а тем более со своей
матерью. – Да это когда было? Да и вообще... – больше всего Зоина мама была
поражена тем, что бабушка говорит совершенно серьезно.
– Да хоть когда! –
возвысила тут голос бабушка, на хамство дочери она давно не обращала внимания.
– Раз не каялась перед Господом, все при тебе и осталось. В столовой
спе-ци-яльной обедаешь на халяву?!