Они вышли из-за
складного столика и встали напротив Распятия. Отчего-то взгляд Юлии Петровны
задержался на левой ладони Спасителя, на крови, выписанной красной краской, что
источалась из-под шляпки гвоздя. "А ведь это же как больно!.." И
вспомнились батюшкины слова про наши гвозди, что мы всю жизнь в Него вбиваем.
"А может, вот этот в ладони – мой?" "Твой, – почудился ей вдруг
голос. – И остальные еще не вынуты..."
Сзади раздались детские
крики. Она резко обернулась, но разглядеть ничего не успела, что-то тяжелое
ахнуло ее по голове и настала тьма...
...Сквозь рассеивающуюся
тьму начали просачиваться голоса:
– Давай, давай,
откачивай ее, понюхать дай... И шпильки выдерни, распусти-ка волосики ее, пусть
потом понюхает, как от них паленым пахнет, гы...
– А с мальцами-то что
делать? Свидетели!
– А х... их знает, кто ж
думал, что они тоже тут...
– Мы не свидетели! –
услышала Юлия Петровна выкрик Зои. – Мы Юлию Петровну в обиду не дадим!
– Ай, как страшно... А
ну-ка?
– Э, да это ж та самая
коза, из-за которой весь сыр-бор, "низринься". Щас мы тебя низринем.
Мало тебя, значит, шеф "приласкал". Ну мы "доласкаем". Не,
в натуре, а как смотрит! А голосок какой! Как ты говорила-то? "Будьте
немы"? Ну, вот и онемеешь.
Зоя, не мигая,
вглядывалась в лицо главаря. Лицо как лицо, никаких злодейских черт, и глаза не
злые, и рот обычный губастый.
И тут обычный губастый
рот изрек:
– Ну так чо, вырвать
тебе язычок-то? Авось, немая, не онемишь никого.
"А ведь больно! А
что еще ждет? – сразу вспомнился испуг от одной мысли о втором налете
гренландского хлыста. Будто хрусталик о хрусталик звенькнул в ушах и тонкий
звук полетел-зазвучал, заполняя собой все тело и одновременно душу
необыкновенным спокойствием. – Ведь сама же просила маму отпустить. И если путь
на Небо лежит через вот это, чтобы язык вырвали, значит этого желает Сам
Владыка Неба".
Зоя перевела взгляд на
Распятие. Резной Лик Христа загораживала окровавленная голова Юлии Петровны.
– Помогай, Господи, –
прошептала она совсем тихо.
Но главарь услыхал:
– Что, сдрейфила?
– Нет, вырви. Быстрая
боль быстро проходит. Зато, потом, если и заставите богохульство сказать –
нечем будет.
Теперь все ее
"я" было переполнено тем ощущением, когда, распластанная на животе,
она упиралась губами в Распятого на своем нательном крестике и шла от Него
оживляющая сила туда, где полосовал ее хлыст из гренландского моржа. Вырывать
язык вряд ли намного больней...
– А если мы тебе не
быстро, а медленно его вырывать будем? Если мы тебе его вытягивать будем?
– Господь поможет,
вынесу.