Равно, как и вино: хмельного Рутгер не употреблял.
* * *
...К таверне Синей сойки он безнадёжно опоздал. Ни травника, ни тех, кто, по словам мальчишки, был сегодня с ним, уже там не было. Рутгера, впрочем, это не особенно обеспокоило. Корчма была практически пуста, лишь за дальним столиком сидел над кружкой старикашка, известный всему городу под именем кузен Марсель. Никто не знал, кем он был до того, как состарился, и чей он был кузен, а просто звали так. Кузен Марсель, и всё тут. Рутгер облюбовал местечко у камина с намерением как следует согреться, и на сей раз изменил своим принципам, спросив чего-нибудь горячего. Но отдохнуть ему не довелось. Завидев посетителя, кузен Марсель долго и подслеповато моргал, пока не убедился, что это действительно Рутгер, после чего переместился к нему за стол. Рутгер не стал протестовать.
— Я што говорю-то, — зашамкал старикан, усаживаясь на соседнюю скамейку. — Шмотрю: ты или не ты. А потом шмотрю — вроде, ты.
Рутгер ничего не ответил. С четвёртой или пятой кружки старика Марселя пробивало на разговоры.
Иногда от него можно было узнать что-нибудь интересное. Девушка-служанка как раз принесла стакан глинтвейну. Рутгер пригубил горячий напиток и стал греть руки о стакан.
— Шидишь? Ну, шиди, шиди. Шегодня день какой-то штранный, — пожаловался дед. — До тебя ждещь тоже два таких шидели. Я што говорю-то: двое штало быть, ага... И вот шидит один у окошка, я шмотрю — вроде, Курт-шапожник шидит. Хотел подщешть, рашпить ш ним кружечку, потом шмотрю, — а у меня как будто шлёжи потекли: дрожит вешь, и менятыца штал. Шмотрю — не он! А глажа штарые, как шледует не вижу. Шмотрю — нет Курта! А шидит вмешто него другой, такой, жнаешь, рыжий. И што интерешно, я ведь только кружку пива пропустил вщего... Три... Ага... А он вштал, перешёл, и давай ш тем, вторым ражговоры ражговоривать. Чаша два они шепталишь — шу-шу-шу, шу-шу-шу, Гишпания, Гишпания...
— Погоди, погоди, — нахмурился Рутгер. — Не пойму никак. Какой-такой рыжий? Откуда он взялся?
— То-то и оно, што ниоткуда! — торжествующе подытожил Марсель. — Был шапожник щёрный, вроде Курта, а потом штал рыжий. Я што говорю-то: я же тоже думал, кто такие? Потом мальчишка объявилша, швечки штал гашить...
— Что-что? Свечки гасить?
— Ага. Шначала — жажигать, потом — гашить...
Разговор стал принимать интересное направление. Рутгер собирался ещё чего-то спросить, но в этот момент двери «Синей сойки» распахнулись, и таверна вдруг наполнилась вооружёнными людьми. То были испанцы, все, кроме одного — в кирасах и при оружии. Начищенные платы их доспехов запотели от тепла, как зеркала, от алебард в корчме мгновенно стало тесно. Старик Марсель надвинул шляпу на глаза, сполз на скамью и притворился спящим. Рутгер весь набычился и подобрался, но солдаты не обратили на него решительно никакого внимания. Все шестеро были взвинчены и пьяны от вина и нездорового азарта, непрерывно говорили, скалились в ухмылках и даже не сподобились присесть, лишь двое подошли к камину погреть руки. Молчание хранил только один из них; невысокий, белобрысый, он стоял посреди зала, вновь и вновь осматривался и нервически играл отточенным мавританским кинжалом, даже в тепле не снимая перчаток. Марсель и Рутгер было привлекли его внимание, но очень ненадолго, что Рутгер воспринял с огромным облегчением — ссориться с испанцами ни в коей мере не входило сейчас в его планы.