— Чуть — не считается, —
невозмутимо ответил Константин.
— И что сейчас? —
вскинула брови Куравлева.
— Догадываюсь, — улыбнулся
Бабель, — хочешь повторить подвиг моего столичного товарища?
— Хочу понять...
— Ну, тогда, друг мой, —
хитро прищурился Виталий Степанович, — надо все делать по-честному. Берусь
договориться с главным, что ты готовишь эксклюзивный материал о маргиналах.
Но!.. — Бабель сделал паузу со значением: — Предлагаю заключить хотя бы устный
договор об условиях — о вашем, Константин, реальном пребывании на дне...
— Вы что задумали? —
испугалась Леночка.
— Не бери в голову, —
успокоил ее Платонов, — чтобы понять, надо узнать изнутри. Что с того, если на
недельку стану бомжом?
— Не знаю... —
задумалась Лена. — Но примерять на себя чужую судьбу... Мне это кажется
страшным. Причем на каком-то метафизическом уровне.
— Бросьте вы ваш
идеализм, девушка, — раздраженно отмахнулся Бабель, — тут о другом речь.
Настоящее журналистское расследование невозможно без полного погружения. Константин
Игоревич хочет поиграть в крутого профессионала...
— Вот именно — поиграть,
— перебила Куравлева.
— А я как раз предлагаю
серьезное исследование.
— Условия? — не выдержал
Платонов.
— Вы отдаете мне на
хранение все документы, ключи от квартиры, мобильный, берете с собой минимум
наличных средств, одеваетесь во все старое, в обноски — так сказать, и — лучше
всего — отправляетесь в другой город, где пытаетесь выжить неделю-две!.. — сказал,
как отстрелил, Виталий Степанович и выжидательно воззрился на оппонента,
полагая его скорый отказ.
— Хорошие условия, —
задумчиво констатировал Константин. — А что с вашей стороны?
— Костя! — не выдержала
и почти закричала Лена. — А если вас убьют, продадут в рабство?! Если вы просто
канете в безвестность?! Это же безумие!
— Безумству храбрых поем
мы песню, — откликнулся Платонов.
К нему снова вернулось
настроение легко проживаемой жизни. Внутреннее созерцание сменилось наружной
улыбкой и показной бесшабашностью. Он, что называется, вошел во вкус новой идеи
и даже начал в предвкушении потирать руки.
— С вас-то что, милейший
Виталий Степанович? За такую работу одного признания профессионализма и
смелости мало! Вы-то свою экзотику на БАМе получали, пусть в балках, но не в
трущобах, вы среди комсомольцев вертелись, которые, кстати, потом благополучно
разбазарили страну, а не среди людей без прошлого и будущего. Что с вас,
Виталий Степанович?
Бабель, выслушав все
обвинения, сначала побледнел, потом порозовел, часто задышав от
пренебрежительного отношения к своему славному прошлому, снял двояковыпуклые
очки, которые как-то вдруг запотели (вероятно, от внутреннего напряжения
хозяина), протер их несвежим платком и, водрузив на переносицу, гордо ответил: