И Косте было невдомек,
почему православные считают этот день праздником, да еще и светлым. Лишь много
позже он прочитал, как сам Христос в сонме Ангелов спустился к Той, что вы́носила
Его для этого мира, как апостолы несли одр с телом Богоматери, и какие в связи
с этим происходили чудеса... Прочитал тогда, как сказку. И только сейчас с
ужасом от удара сердечного знания, с воющим от надрыва, от невместимости
величины и величия этого знания сердцем понял: все это было, все это есть, все
это рядом, все это истина... Он отвернулся к окну, сдерживая слезы, но воздуха
не хватало, он закашлялся и вдруг громко и безудержно зарыдал.
Бабель приподнялся на
своем импровизированном лежаке и недоуменно покачал головой: мол, совсем у
парня нервы сдали. Но предпочел промолчать. Оглянулся Володя, вздрогнул Максим
Леонидович. Взял Платонова за руку.
— Ты чего, Костя?
Сейчас-то чего плачешь? — озадачился Максим Леонидович, полагая, что Костя
сейчас переживает все, что с ними произошло.
— Сейчас оттого, что
раньше надо было, — с трудом выдавил из себя Платонов. — Я понял, что Христос
был, Он приходил, и Богородица, и апостолы, и — какой я...
— О, Господи! — изумился
Максим Леонидович. — Час от часу... — но предпочел не договаривать.
Бабель раздраженно
отвернулся в другую сторону.
«Газель» остановилась у
той церкви, что была недалеко от вокзала. Платонов вышел на улицу, уже успокоившись,
но с влажными и необычайно просветленными глазами.
— Я недолго, — сказал он
встревоженным спутникам.
Бабель все же не
выдержал, поднялся на локтях и крикнул вслед:
— Костя, по твоим новым
понятиям Фейербах сейчас в аду?
— Кто? Где? — не понял
Платонов, затем собрался и язвительно ответил: — Они с Гегелем в одном котле
сидят, а топят им Шпейермахером и Марксом.
— Ну все, — рухнул
обратно на подушки Виталий Степанович, — кого из нас сильнее по башке стукнули?
— И для вящей убедительности потянул бинты со лба на глаза.
— Что ты к нему
привязался? — спросил у Бабеля Максим Леонидович.
— Уже ничего, уже совсем
ничего, — обиженно ответил Бабель, собрался, было, молчать, но не выдержал и
добавил: — Видишь же, Максим Леонидович, у человека религиозный экстаз. Спасать
парня надо! Он же теперь такого понапишет!
— Ну и что? — равнодушно
спросил ни у кого главред.
— Вот с этого все и
начинается! — теперь Виталий Степанович окончательно обиделся. — Мракобесие
церковное...
— Бесы, мрак и церковь —
не сильно вяжутся, — задумчиво прокомментировал главред.
Платонов между тем вошел
в храм, где читали часы. Дюжина верующих и, судя по всему, несколько зевак
хаотично стояли и, соответственно, бродили. Машу Платонов увидел перед образом
Спасителя в левом приделе и сразу направился к ней. Молча встал рядом, потом
нерешительно взял за руку, собираясь с мыслями для вопроса. Даже для череды
вопросов. Но Маша вдруг опередила его шепотом-скороговоркой: