* * *
Петрович проглотил
горсть таблеток и напросился в соседнюю комнату, где можно было прилечь.
— Пойдем и мы, —
засобирался Юра.
— Ага, на трех ногах
идти дольше, — поддержал Михаил.
— Так, а вот тебя куда
положить? — озадачил сам себя Василий по поводу Алексия и с надеждой посмотрел
на Еву.
Та с иронической
ухмылкой и веселым вызовом ответила:
— Ну, наливай, заберу я
вашего святого, — окинула монаха с ног до головы: — но я девушка незамужняя, со
мной опасно... — И задорно опрокинула в себя рюмку коньяка. — Лимончика бы, —
поморщилась.
— Ну вот и ладненько, —
обрадовался Василий, — ты только Гамлету ничего не говори, — попросил он
Алексия и тут же хлопнул себя ладошкой по лбу, — забыл, что ты не говоришь!
Извини, брат.
— Да пошел он, этот ваш
Гамлет — мачо! Пусть в ауле у себя командует... — зло прищурилась Ева.
— Ну, ладно, ладно, —
как-то испуганно смутился Василий. — Алёха, ты это, иди к Еве, она тебе
отдельно постелит. Дом у нее большой.
Из соседней комнаты уже
в трико и майке появился Петрович.
— Ева, спасибо тебе, —
поблагодарил он,— парня этого не обижай, он отца похоронил. Да и что-то мне
подсказывает, что у него самого жизнь не сахар была, мотать-копать.
— Вы кого из меня тут
делаете? — немного обиделась Ева. — Пойдем, Алексей, или как там тебя, отец
Алексий?
Дом Евы оказался куда
больше и пригляднее, чем дом Василия. В нем тоже остановилось время, но замерло
оно на какой-то уютной минуте. Об этом говорило все: старенькие, но чистые
половички, ажурные, вязанные крючком салфетки под цветочными горшками,
дремлющие в углу ходики, черно-белые фотографии в деревянных рамках на стенах,
белоснежный холодильник «Мир» на веранде, старая, но ухоженная мебель, и даже
плюшевый мишка на диване.
Пока Ева, нежно
пересадив медведя, стелила на этом диване в гостиной, Алексей сел на стул у
стены и смотрел на фотографии. Заметив его интерес, Ева поведала:
— Да, у нас большая
семья была. Отец — механизатор, мать — врач. У меня три брата было. Старших. А
отец все дочку ждал. Потому и назвал так — не по-русски. Как первую женщину. А
теперь вот и нет никого. Я женщина первая и последняя... Старшего Ивана — вон —
в форме десантника — в цинковом гробу из Афгана привезли, даже вскрыть не
разрешили, среднего Диму в городе пристрелили, в девяносто втором, ага, вон
рядом фотка, в плаще кожаном с сигаретой в зубах. Крутым быть хотел. Стал,
посмертно. А младший — Андрюшка — он уже ничего не хотел, водку пил... Так и
угорел. Мать сама его откачивала. Ничего не смогла. Я тогда уже в меде училась.
Отец запил, когда третьего похоронили. Так я и не доучилась... Да что я тебе
рассказываю, по глазам вижу, что и тебе хлебнуть довелось. Жаль, что такие
красивые мужики в монахи уходят. Я бы за таким... — Ева осеклась, села на диван
и горько вздохнула: — У тебя-то, интересно, невеста или жена была? Да сними ты
скуфейку свою! Ага... Ух ты... Чего ж это у тебя только одна часть головы
седая?