— Смотри, совсем не
уедь...
— Лопата в кунге есть,
зароете, — улыбнулся Петрович.
— Спи давай, —
улыбнулась в ответ Ева. — Сон — твое главное лекарство.
Петрович закрыл глаза,
но даже внутренний его взор все время не покидала нелепая сцена утреннего
построения. Гамлет, Леонид Мирный, переминающийся с ноги на ногу народ, и над
всем этим — разоренный храм. Как не прогонял он это видение, раскаленный мозг
держал картинку, как видеомагнитофон — «на паузе». Она только чуть подрагивала,
но не уходила. Но вот память, перебрав свои файлы, нашла что-то аналогичное, и
заставка сменилась.
В семьдесят-каком это
было? Парторг экспедиции и начальник ОРСа стоят перед шеренгой водителей.
Парторг произносит душераздирающие патриотические речи, хотя они совсем не
нужны. И так все ясно: ноябрь теплый, декабрь теплый, Иртыш еле-еле встал,
толщина льда куда как ниже нормы, зимник не накатан, а экспедиции и поселку
нужны грузы. Запасы на распутицу кончаются.
— Товарищи! — рвет душу
парторг. — Мы не можем вам приказывать, но вы сами понимаете, какая сложная
ситуация! Нужны добровольцы! Как, понимаете ли, в сорок первом! Стране нужна
нефть, а значит, геологи должны работать, поселку нужна мука, а значит...
— Нужны добровольцы, —
закончил за него кто-то из водителей.
— Правильно понимаете.
Хотя бы три машины. Кто пойдет?
Первым, не задумываясь,
шагнул Петрович. Героем быть хотел? Вовсе нет. Просто знал, что умения и опыта
у него побольше, да и надоело вынужденное сидение на базе. Дорога, она ведь,
как любимая женщина — то надоест до тошноты, то так поманит, что бросаешься ей
в объятья, наматывая километры до мельтешения в глазах. И кажется, что во время
этого движения происходит что-то самое важное в жизни, будто едешь к новому ее
рубежу.
Вторым, разумеется,
потянулся из строя за другом Васька. А уж потом загалдели, зашевелились все
остальные, так что пришлось парторгу отмахиваться от добровольцев.
— В головную сяду сам! —
объявил парторг, за что честь и хвала первому коммунисту, но Петрович от такой
«радости» сник. Парторг в кабине хуже бабы на корабле.
— Мотать-катать! У меня
машина, а не мавзолей! — попытался избавиться от такого попутчика Петрович, но
парторг был настроен решительно.
— Считайте меня
коммунистом, — подмигнул отчаявшийся Петрович товарищам.
Надо отдать должное
парторгу, на льду Иртыша он вел себя храбро и грамотно. Шли, разумеется, с
открытыми дверьми, и с глупыми советами он не лез. Напротив, позволил Петровичу
проинструктировать маленькую колонну перед выездом на реку. Пересекали
одиночным порядком, шли тридцать-сорок километров в час, слушая, как под
колесами трещит «незрелый» лед, разбегаясь молниями во все стороны. Перед
передними колесами буквально катилась волна, которую ни в коем случае нельзя
было догонять.