— Счас вот шла, —
громким голосом тугоухой рассказывала Дарья Титовна. — А во дворе малолетка с папиросой,
от горшка два вершка. Ему еще мамкину титьку сосать, вместо того чтоб
дымить-то!..
— А скверик за переулком
сносить будут, — в другой раз начинала она. — Новую домину отгрохают, так
сколько квартир можно распродать! На что им скверик-то, им бы денежки
хапнуть!..
— Кефир с творогом опять
дорожают! — звучало в передней после ее очередного похода. — Что ни день,
дороже. Чего дождемся, по сто рублей за кефир?
Такие речи не оставляли
соседей равнодушными. Первым откликался Толик, ругательски ругая власть,
которая «Бушу в рот смотрит, а до своих ей дела нет». Сперва Дарья Титовна
поддакивала, но вскоре ополчалась против того же Толика:
— А ты горазд на слова!
Молодой мужик, пошел бы протест свой выразил!
— Да какой протест? —
Толик, за секунду до того ощущавший сладость солидарности, оказывался уязвлен в
своих лучших чувствах. — Да меня в отделение заберут, и все! Люди целыми
тысячами бастуют, и то властям наплевать!
— Оттого и наплевать, что
вы все бездельники. Только языком молоть молодцы. А дела пусть по щучьему
веленью!
— Тетя Лара, скажите ей,
что в одиночку ничего нельзя сделать, — взывал искренне страдающий Толик.
— А ты не в одиночку! —
распалясь, кричала старуха. — Сколь по стране таких, как ты! Либо нам,
старухам, с клюшками-костылями против власти идти?
— Успокойтесь, мои
дорогие, — пыталась прорваться Илария Павловна. — Конечно, и от нас зависит. И
все же Толику идти никуда не надо, это по-другому делается...
— Как?! — кричала Дарья
Титовна, размахивая в азарте ковшом, куда собиралась налить молока.
— Как?.. — с детской
заинтересованностью спрашивал Толик.
Иларии Павловне и самой
хотелось выговориться, разобраться в этом главном, глубоко тревожащем душу
вопросе. Быть иль не быть — иначе говоря, возродится ли Россия. Но любимые
соседи в собеседники не годились. Дарья Титовна была несколько туповата и не
понимала тонкостей времени, в любой вопрос она стремилась внести дух своей
краснознаменной молодости. Что же касается Толика, существовала опасность его
взволновать, нарушить хрупкое душевное равновесие этого великовозрастного
мальчишки, не выдержавшего жизненных испытаний. И тогда, глядишь, жди
внепланового запоя.
Но с некоторых пор у Иларии
Павловны появилась благодарная слушательница. Бывшая и вновь обретенная
ученица, хрупкая Снегурочка, беленький первоцвет, только что пробивший своей
слабой никнущей головкой ледяную корку, — вот какой вошла Нюта в квартиру на
улице Чаплыгина. Она вызывала жалость и нежность, готовность помочь, позаботиться,
утешить. Ведь это надо же, что за страсть пережил ребенок, как выразилась Дарья
Титовна, узнав, откуда попала к ним эта девочка. А Толик вовсе так и кружил
вокруг, не зная, чем услужить, и зажимал кулаком временами нападающий на него
надсадный кашель.