Впрочем, обед вышел у
Кабана неплохим. Они откушали, причем Прямой делал это одной рукой, так как
Кабан наотрез отказался его отстегнуть. Не положено — и все!
— А тот матросик, —
полюбопытствовал Прямой, — что меня ухайдакал, он тоже сержант, или как?
— А ты сам у него и
спроси, когда увидишь. Только особо с ним не шути. Не любит он, можно и
нарваться.
— От этого подростка? —
удивился Прямой. — Ему ж не боле семнадцати.
— Короче, — рассердился
Кабан, — сам у него все и расспрашивай, а мне не положено. Лады?
Разговор после обеда
что-то никак не клеился, они замолчали, и Прямой рассматривал свое вынужденное
пристанище. Дом был в одну комнату квадратов на тридцать с печью посередине. На
восточную и западную стороны выходило по одному окну, а на южную — два. Сейчас
окна были открыты для света, но все равно глаз дальше легких голубеньких
занавесок, кокетливо скрывавших все, что вовне, не мог ничего разглядеть. У
противоположной от него стены стоял длинный кухонный стол, около которого
давеча вертелся Кабан; над ним самодельные полки с посудой, а справа, в углу,
большая икона Святителя Николая, в покрытом копотью и пылью киоте. Ближе к его
креслу — большой обеденный стол и несколько стульев. По стенам три кровати:
его, кабанья и незанятая, застеленная зеленым покрывалом. На стенах лохматились
и пузырились грязные, в многолетних подтеках, неопределенного цвета, обои. И
лишь печь совершенно не вписывалась в здешний неказистый интерьер. Была она
выложена красивыми объемными керамическими блоками с орнаментами; на одну ее
сторону выходила плита, на другую камин и небольшая лежанка; над каминной
полкой высилось резное керамическое панно. Нет, совсем она здесь не вязалась,
словно поставлена была по щучьему веленью, каким-то Емелей, лишенным
наималейшего вкуса. Кабан, видно, догадавшись о чем думает пленник, спросил:
— Что, нравится?
— О чем вы, господин
сержант?
— Да о печке, вестимо,
что тут еще может нравиться?
— Ну, ничего себе
бабенка.
— Моя работа, — Кабан
простодушно улыбнулся, — от начала и до конца. Прежнюю я разобрал — от нее все
равно прока никакого, дым один — и соорудил эту. Прими к сведению, все сделано
из старого кирпича, глины и цемента, потом покрашено краской, особым, конечно
же, образом.
— Ништяк, сержант,
адресок оставь на будущее.
— Шутник ты, — махнул
рукой Кабан, но было заметно, что похвала пришлась ему впору.
— А ты не родственник
тому самому печнику? — полюбопытствовал Прямой.
— Какому самому?
— Ну, тому — другу
великого вождя. Помнишь: “Ленин и печник”?
— Ай, да ну тебя...