Хозяйка сменяет задумчивость на милость и жестом приказывает
предстать. Я показываю рукой на ближайшего цепного пса, за что чуть не лишаюсь
пальцев: всего в сантиметре от них рефлекторно клацают огромные собачьи клыки.
Она спускается ко мне и за руку выводит меня из зоны действия церберских зубок.
За тем же чудненьким столом с совершенно очаровательной
плюшевой скатерочкой вкушаю невозможные деликатесы: белый хлебушек, розовые
помидорчики и — представляете! — настоящую свеженькую колбасочку. На мою
всклокоченную нечесаную голову опускается хозяйская тяжелая, но теплая рука. Я
преданно поворачиваю к ней лицо и полушепотом прошу ее отпустить меня. Она
кивает головой: подкрепись, говорит, и ступай. А еще, говорит, прости меня, что
так получилось. Я говорю: может, тогда вместе убежим? Нет, водит она головой, я
останусь, а ты уходи, только прости меня, если сможешь. Да еще и денег немного
дает. Вот такая добрая женщина оказывается.
Когда после моего ретивого марш-броска страшный дом и
ужасный лес остаются далеко за горизонтом, я останавливаюсь, унимаю колотящееся
сердце, забредаю в густой перелесок и оказываюсь на берегу реки. Ухоженный
чистый пляж с желтоватым песочком с солнечными зонтами из крашеных досок
населяют несколько отдыхающих. На меня никто внимания не обращает, поэтому я раздеваюсь
и забираюсь в теплую чистую воду. Долго купаюсь, смывая с себя грязь и
усталость. Затем ложусь на песок и подставляю солнцу израненное тело.
Сквозь чуткую розоватую мутную дрему чувствую приближение
человека, открываю глаза и обнаруживаю поблизости мальчика лет девяти. Он
усаживается ближе к воде, держа в руках книгу. Бросает в мою сторону вежливый
взгляд.
— Ничего, если я здесь присяду? — спрашивает.
— Конечно, — отвечаю.
Мальчик как мальчик: в шортиках и кепке с козырьком. Только
что-то его отличает от всех виденных мною мальчиков. Тут до меня доходит:
толстая книга, врожденная вежливость, задумчивый умный взгляд — в наше время
это для детишек не вполне типично. В сей момент на зеркально-синей поверхности
речной воды всплескивает жизнерадостная рыбка, круги медленно расходятся,
растекаясь и увеличиваясь в размерах. Мальчик молча наблюдает это зрелище. Его
тонкая рука с книгой опускается на песок, и мне удается прочесть название:
«Давид Копперфильд» Чарльза Диккенса. Ничего себе, мальчуган! Мне отец эту
книгу посоветовал прочесть лет эдак в пятнадцать. Да и то осилил я в лучшем
случае третью часть — слишком архаичными показались мне их викторианские
букли...
— Рыбная мелочь резвится, — поясняю.