Отец Александр пригнул его и поцеловал в лоб.
-Вот вам архиерей будет! — объявил он.
- Это почему же? — усмешливо поинтересовался диакон Фома.
— А потому что учен, а молчит себе да слушает, как мы с вами языки точим.
Бери пряник, умница, и чай пей. А Москва, известно, слухом полнится, молвою
живет... Так что с указами?
— В точности не помню, батюшка,— с усилием заговорил осоловевший
консисторский,— про цветы вот. Высочайше повелено, что если кто желает иметь на
окошках горшки с цветами, держали бы оныя по внутреннюю сторону окон, а ежели
по наружную, то непременно чтоб были решетки. Другой указ — чтоб не носили жабо
и не имели на физиономии бакенбард. Чтоб малолетние дети на улицу из домов не
выпущаемы были без присмотру...
— Как это у государя на все времени достает...
— Еще указ, что вальс танцевать запрещается, башмаки не носить с лентами,
иметь оныя с пряжками.
— Ты все про дворянские дела, а про духовных было что?
— Из недавних газет ничего не было.
— Да ведь и сколь уж дал нам государь,— вступил в разговор старший
Дроздов.— Телесные наказания отменил, награды специальные ввел. У нас в
Коломне иные батюшки спят и видят, как бы наперсный крест особенный получить, а
то и митру.
— Наш-то владыка был против,— тихо сказал отец Александр.— Полагает он,
что митра есть часть только архиерейского облачения и честь ношения ее
умалится, ежели надеть ее на голову любого .протопопа. Но государю виднее...
Разговор еще долго тек с события на событие, с одного лица на другое,
о скорых свадьбах племянницы отца Александра и старшей дочки отца Михаила, о
том, что правильно отец Михаил везет сына в троицкую семинарию, о назначении на
калужскую епархию какого-то Феофилакта, о странных предсказаниях полоумного
монаха Авеля, а Василий то слушал, то на мгновение впадал в дрему... Нравилась
ему Москва.
Глава 5
ТРОИЦКАЯ СЕМИНАРИЯ
В приемной ректора архимандрита Августина пришлось ждать долго.
Отец Михаил покорно сидел на лавке, положив руки на колени, и изредка
поднимал глаза на висевшую в углу небольшую Смоленскую икону Божией Матери с
едва заметным огоньком лампады. Василий, кусая губы, то мерно расхаживал от
входной двери до лавки, то пытался посидеть, примостившись рядом с отцом, но
снова вскакивал и начинал топтаться по тесной комнате. Иго грызла обида.
В Сергиев Посад добрались к вечеру. Переночевали у земляков, и
поутру, оставив вещи, отправились в лавру. Для младшего Дроздова все виделось
как бы продолжением московских чудес: высокие стены лавры, непохожие Друг на
друга церкви, громада Успенского собора и дивная красота лаврской колокольни.
Зашли в Троицкий собор, чугунный пол которого был устлан толстым слоем сена
(иначе зимой было не выстоять службу). После литургии поклонились преподобному
Сергию и, помолившись, отправились в семинарию.