При первом знакомстве она встала у доски в белых гольфах и клетчатой форме и аккуратно прочла по листочку:
— Мы занимаемся измерением поверхностных течений (по сносу судов и методом бутылочной почты) и течений на глубинах (вертушками, подвешиваемыми к заякоренным буям, и поплавками нейтральной плавучести с акустическим прослеживанием), визуальной оценкой волнения и измерением его волнографами, оценкой цвета воды и измерением ее прозрачности по глубине видимости погружаемого белого диска. Еще гидроакустические измерения, характеристики льда, пробы грунтов и биологические образцы.
Как выяснилось позднее, по-русски не знала она ничего, кроме алфавита.
Как только уехал Накамура-сэнсэй, сопровождавший группу японских студентов, оказалось, что у них было прошито только два режима: ничего нельзя- и можно всё. Очень хорошо это было видно по Киёси из той же группы: сначала он ходил на занятия в тридцатиградусную жару в костюме-тройке при галстуке, застегнутый на все пуговицы, тщательно подстриженный, с наглаженными стрелками. Когда уехал Накамура-сэнсэй и все немного расслабились, он стал присматриваться к тому, как одеты другие его сверстники. Обнаружил, что есть люди в джинсах и в майках. На следующий день он пришел с волосами, крашеными в рыжий и зеленый цвет, в кожаной жилетке на голое тело, на каблуках, с талисманами и в цепях. Промежуточных стадий, как выяснилось, у него не было.
Нечто подобное произошло и с Саюри. Она взъерошилась и превратилась в гарпию — точнее, в сфинкса, но с бешеным темпераментом.
Сюэли со своим древним имперским сознанием относился к японцам как к небольшому нарыву на пальце: непонятно откуда взялось (вчера еще не было) — раздражает ужасно — вроде плоть от плоти, клетки того же организма, но поражены какой-то болезнью — скорей бы уж прошло. Совершенно понятно, что он не стремился сблизиться с барышней-мононоке.
Мононоке же, окинув его взглядом из-под челки, напомнившим ему какую-то утопленницу из колодца, которая вылезала из телевизора, решительно остановила на нем свое внимание. Больше всего Сюэли не любил возбуждать национальную рознь, но бодрые высказывания Саюри о величии Японии вызывали слишком много ассоциаций. К тому же, говоря о том о сем, она пыталась прилепить ему на грудь кавайный бантик.
— Вы представляете собой мелких варваров на малоизвестных островах. Научитесь сначала причесываться хотя бы, — бесстрастно заявил Сюэли и двумя пальцами вынул у нее из волос морского конька.
Саюри любила поговорить с ним о неповторимости японской культуры, но хорошо образованный Cюэли всегда не задумываясь указывал источник заимствования. Таким образом отмел он бонсаи, Кабуки, икебана, фурошики, бэнто, го, оригами и психологизм в литературе. Когда же Саюри что-то заикнулась про эротические мотивы в искусстве, он увел ее в свою комнатку в секторе Б, прикрыл дверь и через час ласково сказал ей: «Ну, ты согласна, что у вас сплошное варварство?» — «Варварство», — потрясенно кивнула она.