Красавица, доверься мне,
Я научу тебя свободе…
Далее шли следующие слова:
Лизать его ты будешь мне
В тени деревьев, на природе…
Следующие три куплета были еще более фривольного содержания, если не сказать, порнографического, и все это повторялось снова и снова, причем так громко и таким убедительным тоном, что в голове непроизвольно возникали картинки, иллюстрирующие текст песни.
От всего этого: рева медведя-Чедрина, гулкого эротического пения Конашевича-Сагайдачного, стонов онанирующего раз пять-шесть на дню заключенного Протопопова и нервических выкриков «Долой гнилое самодержавие!» каторжанина Похитончука волосы вставали дыбом и мороз продирал кожу – привыкнуть к этому было невозможно.
Через неделю, проведенную в одиночной камере, Марта попросила себе ножницы.
– Зачем? – спросил ее надзиратель.
– Обрезать ногти, – спокойно ответила она.
Ножницы ей дали. А когда пришли их забирать, Марта Гинсбург лежала на полу в луже крови с перерезанными в нескольких местах артериями. Дыхания и биения сердца не обнаруживалось.
Глава 13
ДВА МИЛЛИОНА НАЛИЧНЫМИ, или КАК БЫТЬ ГОТОВЫМ КО ВСЕМУ
К Бурундукову заявились всей компанией, включая Луку. Он ходил за Севой как привязанный, и к нему все уже привыкли. Надлежащие бумаги были с собой, но первый помощник управляющего банком на них даже не взглянул. Всю ночь его мучила совесть… тьфу ты, не совесть, конечно, а некое гнетущее чувство. Заключалось оно в укоре самого себя.
И как он мог так глупо продешевить? Согласиться только на десять тысяч целковых, предоставляя кредит в два миллиона?! Нет, он решительно олух. Глупец. Ведь, помимо прочего, железная дорога, после ее строительства и пуска, будет приносить прибыль ее владельцам. Прибыль пожизненную и весьма значительную. Постоянную и все время, из года в год, возрастающую! А он останется за бортом…
Этого нельзя было допустить. Тем более что подобного шанса может уже не быть в его жизни. Никогда!
Ворочался он в своей постели часов до четырех. И уснул только тогда, когда пришел к простому и точному решению. Единственно возможному, с его точки зрения. Поэтому встретил он директоров Акционерного общества без восторга, ежели не сказать, хмуро. Ведь надлежало показать этим господам всю сложность вопроса…
Бурундуков неохотно поздоровался с Долгоруковым и со всей честной компанией и снова уселся в свое кресло, всем своим видом давая понять, что вчера – это было вчера (он находился в изрядном подпитии), а сегодня – это уже сегодня (он трезв и осмыслил все разумно).
– Ты чего такой? – улыбаясь, поинтересовался Всеволод Аркадьевич. – Голова со вчерашнего болит?