Шарп готов был расцеловать Джилиленда, принца Уэльского с его полоумным батюшкой, полковника Конгрива и заодно французского генерала, поступившего так, как поступил бы на его месте любой военачальник. Майор крепко хлопнул горниста по плечу:
– Повезло тебе, малец! Будет, что внукам рассказать!
Шарп чувствовал, как ветер ерошит ему волосы. Даже если французы вознамерились миновать замок и проломиться в просвет между фортом и монастырём, ничего непоправимого: ракеты пускаются с северного фаса так же легко, как и с восточного. Шарп взглянул на башню. Плотные боевые порядки французов представляли соблазнительную цель для пушки, но Фредериксону было дано строгое указание открывать огонь лишь обороняя холм.
Второго прапорщика Шарп отправил вызвать во двор оставшихся стрелков и фузилёров. Майора беспокоили вольтижёры. Их надо было держать подальше от траншеи, в которой уже возились ракетчики, выставляя желоба по всей её тридцатиметровой длине. Шарп спустился к ним. По его настоянию угол подъёма лотков артиллеристы выверили так, чтобы ракеты врезались в гущу неприятельского войска метрах в пятидесяти впереди. Близость настоящего боевого крещения сказывалась на подчинённых Джилиленда не лучшим образом: они путались, дерзили, переругивались между собой. Шарп вёл себя подчёркнуто спокойно, и его пример постепенно свёл нервозность ракетчиков на нет.
– Заставьте лягушатников пожалеть, что они на свет родились, капитан!
Потрепав Джилиленда по плечу, Шарп поспешил во двор, к глазеющим на врага стрелкам и фузилёрам.
Зелёным курткам Шарп велел расположиться в траве перед рвом, красномундирников выстроил в линию на обломках стены. Многие из них погибнут от пуль вольтижёров, зато их залпы надёжно прикроют подчинённых Джилиленда и стрелков с фронта.
Каждый пусковой желоб обслуживали двое. Один клал на лоток снаряд, второй поджигал фитиль. Оба приседали, а, когда ракета взмывала в воздух, процедура повторялась раз за разом. В минуту выходило по пять пусков. При общем количестве выставленных желобов, за десять минут семьсот ракет накроют французские ряды.
Возвратившихся парней Кросса и Брукера Шарп отправил к остальным, только позаимствовал пятерых самых метких стрелков, посадив их на верхушку надвратного укрепления.
На лицах фузилёров проступал страх, откровенный, ничем не прикрытый. Ещё бы! Жидкая цепочка двойной шеренги четырёх рот против знаменитых французских «колонн». Колонн, опрокидывавших целые королевства, и единственной надеждой на победу были ракетки. Жалкие, несерьёзные ракетки, место коим где-нибудь на празднестве, но никак не на войне.