И какое же счастье, что родители Екатерины не препятствовали их общению! Конечно, граф Иван Степанович Лаваль и его супруга Александра Григорьевна видели в Сергее Трубецком не интересного собеседника, а выгодного жениха для своей дочери. Они уже видели ее супругой знаменитого героя войны, капитана, который в недалеком будущем мог дослужиться и до генеральского звания, и такая перспектива казалась им замечательной. Екатерина слышала от них об этом почти каждый день, но сама думала совсем о другом. Ей тоже хотелось выйти замуж за Сергея, но не для того, чтобы стать женой героя, а в будущем – генеральшей. Для нее брак с ним означал бы возможность всегда, каждый день, в любое время, когда бы им этого захотелось, разговаривать с ним.
Екатерина не запомнила, когда именно их беседа свернула с исторической науки на недавние события, случившиеся в городе, по улицам которого гуляли они с Трубецким вместе с ее сестрами. Кажется, они говорили о резких, неожиданных поворотах истории, и Сергей упомянул сначала английскую, а потом французскую революции, и в его словах Екатерине послышалось не то одобрение бунтовщиков, не то даже восхищение ими. Она удивилась и сначала подумала, что ошибается и что ей это только показалось. Но Трубецкой продолжал говорить, приходя во все более сильное волнение, и вскоре графиню Лаваль покинули последние иллюзии. Ее друг действительно был на стороне мятежников, на стороне убийц королей! Однако Екатерина не спешила возмущаться этим и прекращать встречи с таким вольнодумным знакомым. Наоборот – разговаривать с ним ей стало еще интереснее. Теперь она не только слушала Трубецкого и задавала ему вопросы, теперь она стала возражать ему, спорить с ним и обнаружила, что он тоже прислушивается к ее словам с уважением и пониманием. Теперь они стали похожи не на учителя и ученицу, которой он читал лекции, а на двух участников диспута, и такие отношения нравились Екатерине еще больше. Она почувствовала в себе силы что-то объяснить и доказать уверенно стоявшему на своем князю и, увлекшись этим, забыла обо всем на свете. И хотя Трубецкой не спешил сдаваться и с легкостью парировал каждый ее довод, это только подстегивало юную барышню, заставляя ее с еще более сильным энтузиазмом убеждать его в своей правоте.
– Неужели вы считаете правильным изменить своему слову, своей присяге? – спрашивала она князя Сергея спокойным и как будто бы даже отстраненным, равнодушным тоном. Девушка чувствовала, что обсуждать столь важные вопросы надо именно так: без аханья и оханья, без закатывания глаз и восклицаний: «Какой ужас!» Только в этом случае ее друг мог прислушаться к ее словам и отнестись к ним по-настоящему серьезно, а не как к глупостям ничего не понимающей в жизни недалекой женщины. Графиня Лаваль поняла это еще в самом начале их знакомства и быстро научилась вести беседы без бурного проявления чувств – так, как их обычно вели мужчины. Так она стала еще более интересным собеседником для Сергея, но дело было не только в ее желании побольше общаться с ним. Ей, как она вскоре с удивлением поняла, еще и самой было приятнее беседовать именно в таком стиле. А вскоре Екатерина уже и не представляла себе, что можно разговаривать с Сергеем Трубецким как-то по-другому. Да и сам он не видел в их общении ничего странного и порой спорил с ней так же яростно, как и со своими друзьями и однокашниками в Сорбонне.