Я смекнул, что собаке пока не удалось цапнуть меня и прежде, чем она приготовилась к очередному броску, я уже энергично накручивал педали, хотя еще примерно с милю слышал за спиной топот ее лап.
«Наверное, еще одна овчарка», — подумал я тогда.
И тут мое тело неожиданно содрогнулось, причем настолько сильно, что велосипед наклонился и я едва не упал. Я тут же понял, что собака здесь совершенно ни при чем — все дело в том странном человеке с нечесаными волосами и спутанной бородой, который сам был во многом похож на овчарку.
Добравшись наконец до дому, я никому не рассказал о случившемся и до настоящего времени храню эту историю в себе. Время от времени я мысленно возвращаюсь к ней, стараясь хоть как-то понять или объяснить события того вечера, однако они и по сей день остаются для меня загадкой.
Альфред Ноес
ПОЛУНОЧНЫЙ ЭКСПРЕСС
Это была старая потрепанная книжка в красном клеенчатом переплете. Двенадцатилетним подростком он нашел ее на верхней полке отцовской библиотеки и, вопреки существовавшим в доме правилам, взял к себе в спальню, чтобы читать при свечах, когда весь дом, построенный в стиле елизаветинских времен, погружался во тьму. Все это именно так представлялось молодому Мортимеру. Его спальня была маленькой клетушкой, в которой он мог с помощью припрятанных на этот случай огрызков свечей воздвигнуть оплот перед надвигающейся тьмой, тогда как все остальные обитатели дома, напротив, с готовностью воспринимали ее приход. Словно по контрасту со впавшими в ночное беспамятство взрослыми, его молодой мозг в эти часы испытывал приливы особой активности и бодрости. Тиканье дедушкиных часов внизу, в холле, стук его собственного сердца, глубокое, затяжное «а-а-ах…» прибоя на далеком берегу — все это наполняло его ощущением беспредельной тайны. Когда он читал, мягкий звук ударявшегося о стену над свечой мотылька подчас заставлял его всматриваться и вслушиваться в темноту так же, как обитатели лесов останавливаются, завороженные хрустом ломающейся ветки.
Старая потрепанная книжка странным образом зачаровывала его, хотя он так до конца и не мог ухватить нити излагавшегося в ней сюжета. Называлась она «Полуночный экспресс», и была в ней на пятидесятой странице одна-единственная иллюстрация, взглянуть на которую у него не хватало мужества. Она пугала его.
Молодой Мортимер никогда не понимал, почему она оказывает на него такое воздействие. Он был впечатлительным подростком, но отнюдь не неврастеником. Тем не менее пятидесятой страницы он избегал так же, как шестилетним мальчиком сторонился темных углов на лестнице, или как идущий по пустынной ночной дороге взрослый, единожды обернувшись, продолжает шагать дальше, не находя в себе смелости обернуться еще раз. В сущности ничего особенного, что могло бы объяснить его исступленный ужас, на этой картинке изображено не было. Главное, пожалуй, что ее отличало, — это почти полная, темнота. Ночь, пустая железнодорожная платформа, освещенная тусклым светом одинокого фонаря, на пустынном и одиноком полустанке где-то в дальнем уголке страны. На платформе стоял человек: темная фигура почти под самым фонарем; лицо повернуто в сторону разверзшейся черной пасти туннеля, который по странной причине вызывал в воображении впечатлительного подростка ощущение ужаса. Казалось, человек прислушивается к чему-то. Поза его была напряженной, словно он ждал наступления какой-то страшной трагедии. В той части текста, которую мальчик прочитал, не содержалось даже намека на изображенную сцену, на весь этот кошмар наяву. Он был не в состоянии преодолеть завораживающей тяги к этой книге, равно как не мог найти в себе силы в одинокой тишине ночи взглянуть на картинку. Он даже сколол две соседние страницы длинными булавками, чтобы случайно не открыть книгу именно на этом месте. Потом он решился прочитать ее от начала до конца. Но, как и всегда, лишь дойдя до пятидесятой страницы, заснул, а содержание прочитанного за ночь стерлось из сознания, поэтому в следующий раз он опять начал читать с самого начала, и все повторилось.